Лора Бекитт - Роза на алтаре
Король Людовик XVIII, взбешенный своим вторичным изгнанием, немедленно вернулся в Париж.
Элиана ни о чем не рассказывала Бернару, да он и не спрашивал. Она чувствовала: сейчас он не в состоянии строить планы на будущее, прошлое все еще цепко держало его в своих руках. Но и о прошлом ему тоже не хотелось думать.
Женщина сидела возле постели мужа и невольно радовалась тому, что видела вокруг. Мягкий чистый воздух лета, облако зелени, пронизанной солнечным светом, синева небес… Адель что-то шила в дальней комнате, весело напевая вполголоса, Розали сидела с книжкой на балконе, мальчики спустились во двор.
Элиана гладила волосы Бернара и слушала его рассказ. Под конец он сказал:
– Уверен, что командование удовлетворит мое прошение об отставке. Знаешь, это так необычно – чувствовать себя свободным! Точно скинут огромный груз и можно куда-то лететь!
И Элиана понимала, что он ощущает себя не окрыленным, а опустошенным, И говорит так, желая ее успокоить.
– Я всегда знал, что величайшее, равно как и единственное счастье для меня – жить с тобою и с детьми! Но получилось так, что я его упустил.
Элиана наклонилась и поцеловала его.
– Но теперь ты с нами. И мы еще можем любить друг друга так долго!
Бернар не успел ответить – внизу раздался необычный, повелительно-требовательный стук в дверь. Женщина встала.
– Я открою.
Она вышла из комнаты, и Бернар проводил взглядом ее фигуру, до сих пор пленявшую взор гибкой грацией движений. Элиана выглядела такой прекрасной и молодой, полной затаенной радости и глубокой любви.
Женщина спустилась вниз и открыла дверь. Перед нею стоял офицер полиции в сопровождении двух солдат. Сначала она не заподозрила ничего плохого.
– Здравствуйте, мадам. Полковник Бернар Флери живет здесь?
– Да. Входите, – растерянно промолвила женщина и сделала шаг назад.
Они без колебаний прошли в гостиную, а затем и в спальню. Элиана поспешила следом.
Когда они вошли в комнату, Бернар уже одевался.
– Помоги мне надеть мундир, – сказал он жене.
Элиана заметила, что его лицо обрело прежнее, решительно-жесткое выражение, а в манерах появились собранность и резкость.
– Зачем ты встал? Ты же болен! – воскликнула она.
– Полковник Флери? – спросил офицер.
– Да, – отвечал Бернар, – он перед вами.
– Вы арестованы по обвинению в нарушении присяги и государственной измене.
Бернар спокойно кивнул.
Элиана изумленно смотрела на них. Происходящее казалось ей нелепым.
– В измене? – повторила она, переводя взгляд с мужа на полицейских. – В какой измене? Этого человека можно по праву считать героем!
Бернар усмехнулся.
– История с легкостью превращает героев в изменников, дорогая.
У Элианы опустились руки.
– Я ничего не понимаю. Это какое-то недоразумение.
– У нас есть документы, мадам, – сказал офицер, – могу показать. Полковник Флери обвиняется в том, что отдал приказ своему полку перейти на сторону врага нации.
– Когда я отдавал этот приказ, то, кажется, был генералом, – заметил Бернар.
– Простите, полковник, командование не признает званий, присвоенных изменником народа.
– Что ж, я не настаиваю, – сказал Бернар и, повернувшись к жене, пояснил: – Власть сменилась, вот в чем дело, милая. Так бывает: сегодня – император, завтра – изгнанник, сегодня – офицер великой армии, завтра – предатель родины. А на вопрос, кто есть кто на самом деле, способно ответить лишь время.
– Но это же нелепо! – снова воскликнула Элиана. – Неужели никто этого не понимает!
Офицер отвел взгляд.
– Мы выполняем приказ, мадам.
Бернар приблизился к Элиане, и она сразу вспомнила сцену своего прощания с отцом.
– Думаю, мы скоро увидимся, дорогая. Тебе наверняка позволят навестить меня до суда или… после. – Он помедлил, потом негромко произнес: – Я не стану прощаться с детьми. Не говори им ничего… пока. Хорошо?
Элиана кивнула.
Бернар не обнял ее, не поцеловал. Выражение его лица было очень мрачным, но во взгляде пылал какой-то странный огонь.
Не удержавшись, Элиана обратилась к офицеру:
– Совершая такое, нынешняя власть покрывает себя позором. Люди ей этого не простят. Они верят императору и ценят подвиги его армии.
– Люди? Вы говорите о народе? Что ж, везде и во все времена народ любил и будет любить своих палачей. А вы, значит, бонапартистка, мадам?
– Нет, я не бонапартистка и не роялистка, я просто человек. И я умею отличать праведные деяния от неправедных.
Офицер остановился на пороге.
– А это не ваши мальчики там внизу, мадам? На вашем месте, имея таких сыновей, я бы радовался, что все закончилось!
Возразить было нечего. И все-таки она сказала:
– Да, но мой муж! В чем он виноват? В том, что двадцать лет подряд защищал и прославлял Францию? В том, что не предал того, под чьим командованием служил все эти годы? И вы смеете называть его изменником родины?!
Когда офицеры ушли, стуча сапогами, Элиана вернулась в гостиную. Она ничего не понимала. В девяносто третьем году вся жизнь казалась изменившейся, вывернутой наизнанку, но сейчас было иначе. Внешне все осталось прежним. Так же светило солнце, щебетали птицы, по улицам спешили мирные парижане, слышались разговоры и смех. Ни крови, ни криков, ни стрельбы. Наверное, многие люди даже не знали, что император свергнут и империя пала. По крайней мере, так казалось Элиане.
В комнату быстрым шагом вошла Адель.
– Что случилось, мама? Я выглянула в окно и увидела папу. Куда он пошел?
– Он не пошел, его повели.
И тут же снизу прибежали мальчики.
– Мама… – взволнованно начал Андре, но Адель остановила его:
– Подожди! Куда повели? В чем дело?
– Это вас не касается, – только и сумела сказать Элиана.
– Как это не касается?! Хватит считать нас детьми! Рассказывай! – потребовала дочь.
Женщина обвела взглядом всех троих. Она вдруг заметила, что лицо Адели утратило детскую пухлость и взгляд ее изменился. Прозрачные глаза дочери под тонкими вразлет бровями светились пониманием, и женщина осознала, что легкомысленная, чуть взбалмошная и в то же время наивно-простодушная девочка повзрослела. Ну да, ведь Адели уже семнадцать; чуть больше было ей, Элиане де Мельян, когда ее близкие один за другим сгорели в пламени Революции.
А пятнадцатилетний Андре, порывистый, гордый, так пронзительно смотрит на нее своими непроницаемо-черными глазами! Вылитый Бернар!
– Если отца арестовали, то мы должны его освободить! – воскликнул Морис. Все это еще казалось ему игрой, опасной, но все-таки игрой. Длинноногий, тоненький, с широко распахнутыми карими глазами он напоминал Элиане испуганного олененка.
