Виктория Холт - Рожденная для славы
Я не на шутку встревожилась, когда голландцы предложили Генриху III стать сюзереном Нидерландов в обмен на военную помощь. Одна мысль о том, что Нидерланды могут оказаться во власти французской короны, привела всех нас в панику. Это было почти столь же опасно, как победа испанцев. Слава Богу, Генрих отказался, и мы вздохнули с облегчением.
Не все мои советники склоняли меня к войне. Некоторые из них, в том числе Уолсингэм, считали, что в эту кашу лезть не следует. Победы не добиться, так лучше не тратить денег попусту, а укрепить оборону своей страны. Нужно как можно быстрее строить флот, лишь он способен превратить королевство в неприступную крепость.
Я всей душой была согласна с этим мнением и говорила, что Генрих III хил и недужен, как и его уже умершие братья. Род Валуа обречен. Если король умрет, во Франции все переменится, ибо на престол взойдет гугенот.
Лазутчики Уолсингэма слали вести одна тревожней другой. Герцог де Гиз заключил союз с Филиппом Испанским. Цель сговора — помешать Генриху Наваррскому стать французским королем, а кроме того, очистить Францию от гугенотов. Испанцы хотели превратить французское королевство в чисто католическую державу. Я знала: Филипп не угомонится, пока не подомнет под себя всю Европу.
Как всегда, столкнувшись со сложной проблемой, я предпочитала тянуть время.
Нужно было как следует пораскинуть мозгами, дабы выбрать наиболее разумный курс действий.
* * *Но счет смертям в тот год еще не был окончен. Бедный Роберт — мне было очень его жалко, ведь он так гордился своим сыном. Я уже раскаивалась, что устроила Роберту выволочку за переговоры по поводу возможного брака мальчика с Арабеллой Стюарт, в конце концов, какой отец не желает добра своим детям!
Роберт явился ко мне и сказал, что сын его болен и он просит позволения на время удалиться от двора. Я немедленно отпустила его, сказав, что буду молиться за выздоровление мальчугана.
Должно быть, у постели умирающего мальчика сидели рядом отец и мать. Даже ненавистную Леттис в эти дни мне было жаль. Но у нее, в конце концов, были и другие дети, Роберт же лишился своего единственного сына, во всяком случае, единственного законнорожденного.
Я думала о страданиях Роберта все время. Мне пришло в голову, что, несмотря на неутомимую изобретательность моего любимца, все его самые заветные планы неизменно заканчиваются крахом. Он хотел стать моим супругом и возложить на свою голову корону, однако судьба распорядилась иначе. Не позволила я Роберту возвыситься и за счет детей. Зато я сделала его самым могущественным, самым богатым дворянином королевства. Правда, сам Роберт вовсе не считал себя богатым. Он всегда тратил больше, чем мог себе позволить, обожал всевозможные излишества, не мог жить без расточительства, да и содержание всех этих великолепных дворцов и замков стоило огромных денег.
Я не знаю человека, обладавшего большим количеством недостатков. Но сейчас я скорбела вместе с ним.
Мальчика похоронили в Уорике, в часовне Бошан.
Я вызвала Роберта, и когда он явился, велела всем остальным уйти.
— Я думаю, будет лучше, если мы погорюем с тобой вдвоем, — сказала я.
Роберт опустился на низкий табурет возле моих ног, прислонился головой к моим коленям и молча зарыдал. Я гладила его по кудрявым волосам и тоже плакала.
— Говори, если хочешь, Робин, — сказала я. — А если не хочешь — молчи.
Но он хотел говорить. И стал рассказывать мне, каким умным и одаренным был его сын. Только вот крепким здоровьем никогда не отличался. Просто поразительно, что у такого могучего отца родился хилый и болезненный сын, но у природы свои законы. Роберт рассказывал мне, как тяжело мальчик болел, как слабел после каждого приступа.
— Что ж, каждый из нас должен нести свой крест, — сказала я. — Тебе, по крайней мере, есть чем утешиться. Произошла страшная трагедия, но время залечивает раны.
Он поблагодарил меня за сочувствие, сказал, что одна я способна исцелить его душу. Я же ответила, что всегда буду рядом с ним, когда судьба от него отвернется.
Роберт поцеловал мою руку, мы были очень близки в этот момент. Оба понимали, что наша любовь — самое драгоценное сокровище на свете, и положить ей конец может только смерть.
— Мать малыша просто обезумела от горя, — сказал Роберт.
— Естественно, на то она и мать.
— И еще ее очень тяготит, что ты на нее гневаешься. Если бы ты позволила ей вернуться ко двору…
Тут мое размягчившееся сердце сразу же ожесточилось.
— Ну уж нет, — холодно и твердо отрезала я. — Этой особе при моем дворе делать нечего.
Мы оба замолчали, ощущение близости исчезло. Роберт все испортил, пустив в наш Эдем змею.
Берли принес мне политический памфлет, на который, с его точки зрения, я должна была обратить внимание.
То был весьма приятный вечер, устроенный по печальному поводу — в память об умерших друзьях, герцоге Анжуйском и Вильгельме Оранском. Я надела великолепное черное бархатное платье, украшенное серебряной вышивкой и жемчугом, на волосы набросила шаль, сплетенную из тончайших серебряных нитей. Она была похожа на паутину, и мои белошвейки потратили множество дней, чтобы изготовить этот шедевр. Мое жабо искрилось золотыми и серебряными звездами, и я была весьма довольна собой, чувствуя, что наряд мне к лицу.
Мысли мои были заняты нидерландским вопросом. Мнения членов Совета разделились. Берли, например, был уверен, что, получив от Генриха III отказ, голландцы должны теперь предложить нидерландскую корону мне.
Я размышляла над этой захватывающей перспективой, когда Берли спросил, видела ли я гнусный пасквиль, который ходит по рукам придворных.
Я ответила, что впервые слышу, и поинтересовалась, что это за пасквиль.
Берли сказал, что памфлет называется «Копия письма, написанного кембриджским магистром искусств», и речь в нем идет о злодеяниях некоего дворянина.
— Графа Лестера? — догадалась я.
Берли кивнул.
— Про Лестера вечно пишут всякие гадости, — пожала я плечами. — Ему слишком многие завидуют. Кто автор?
— Памфлет анонимный, но говорят, что написал его некий иезуит, которого зовут Роберт Парсон.
— Я слышала это имя. Парсон один из тех, кто хочет во что бы то ни стало восстановить в Англии католицизм и готов ради достижения своих целей на любые мерзости — впрочем, как большинство его единоверцев. Англия была бы куда более счастливой страной без всей этой публики. Так что говорится в памфлете?
— Если вашему величеству угодно, я могу дать вам эту книжицу, но предупреждаю: чтение не из приятных.
