Мэри Гиббс - Признание в любви
— Вы видели дом? — переспросила Мелисса.
— Дом графа, — пояснила Сара. — Это превосходный план, мистер…
— Бьюмонт, — подсказал он.
— …мистер Бьюмонт. Я уверена, месье Эстобан поможет нам. Он прекрасный человек и мой большой друг.
— Но он действительно эмигрант? — запротестовал Филипп. — Я слышал об этом старом графе, леди Темперли, и не думаю, что он будет мне рад. Я офицер императорской армии, в конце концов.
— Теперь это не имеет значения. — Эдвард Бьюмонт отклонил его протест. — Вы ранены, и все, что мы хотим от этого старого джентльмена, — это немного человеческого участия, и не думаю, что он откажет нам в этом. Но сможете ли вы дойти с моей помощью? До дома не так уж далеко. Можно увидеть крышу сквозь деревья — вон там, за ручьем.
Лейтенант Кадо приподнялся на локте и взглянул на крышу, прикидывая расстояние. Он почувствовал удары крови в висках и едва не потерял сознание. Но сказал, что соберет все силы. Изящным движением он вскочил на ноги и упал бы в ту же секунду, если бы мистер Бьюмонт не подхватил его.
— Обхватите меня за шею, — потребовал он спокойно. — Я обниму вас за талию, а вы другой рукой держитесь за мою… вот так! Вам совсем не надо идти. Я легко дотащу вас до этого дома.
— Английские мужчины так сильны, — слабо улыбаясь, промолвил Филипп. — Это все хороший ростбиф, не так ли, монсеньор?
— Без сомнения, это ростбиф, — согласился мистер Бьюмонт. — Вы думайте о нем, сэр, а я сконцентрируюсь на ухабах, и таким образом мы очень скоро дойдем до дома графа.
Мелисса пошла вперед, за ней последовала Сара, чтобы предупредить Жанну, и вскоре они оказались под мирной сенью графского сада. Старая бретонка стирала в тазике рубашки хозяина и развешивала их сушиться на солнце. Она повернула голову на звук открывающейся калитки и, увидев двух девушек, мистера Бьюмонта и его ношу, тихо вскрикнула, уронив рубашки на землю.
— Миледи! Мадемуазель Мелисса! — закричала она. — Что вы здесь делаете? И кто этот мужчина?
— Французский офицер, военнопленный, — торопливо пояснила Мелисса. — На него напали прошлой ночью, а леди Темперли посчитала, что граф, несомненно, поможет ему, если мы приведем его сюда.
— А почему миледи так в этом уверена, скажите на милость? — Жанна выпрямилась, насколько позволил ее маленький рост, уставила руки в широкие бока и оглядела всех по очереди недружелюбным взглядом. Ее темные глаза вспыхнули негодованием, когда мистер Бьюмонт спокойно усадил Филиппа на скамейку. — Этот офицер, как вам хорошо известно, миледи, заключенный из замка. И пусть он туда отправляется! Мы знать не хотим этих офицеров из армии Бонапарта!
Мистер Бьюмонт с беспокойством взглянул на бледное, усталое лицо Филиппа и подметил в его глазах выражение удивления.
— Что говорит эта старая женщина? — пробормотал он. — Я не понимаю ее языка, но кажется, она не рада нас видеть, сэр.
— Да, она действительно выказывает недружелюбие, — подтвердил Филипп. — Но этого следовало ожидать. Я чувствую, что измучен больше, чем думал, и если вы будете так добры, что пошлете кого-нибудь в замок за повозкой, то я буду вам очень благодарен. Старая женщина, я думаю, не набросится на меня, а я никому не причиню вреда, если буду сидеть, на скамейке и ждать, пока не приедут охранники.
— Черт возьми, я не сделаю этого. — Эдвард взглянул на Жанну, твердо поджавшую губы, и обратился к Мелиссе: — Вы можете ей объяснить, что случилось, Мелисса? Ведь он ее соотечественник, между прочим, и не важно, что бонапартист.
— Я поговорю с ней, — пообещала Сара. Она повернулась к старой служанке и произнесла с достоинством: — Я удивлена вашим отношением, Жанна. Этот человек тяжело ранен. Взгляните на его голову.
— Но голова находится на его собственных плечах, не так ли? — закричала Жанна. — Были другие, лучше, чем он, и значительнее, чем эта свинья Бонапарт, но двадцать лет назад они потеряли свои головы. И мы не можем этого забыть — ни граф, ни я. Я укажу этому красавцу французу на дверь, миледи, а этот добрый англичанин может отвезти его назад в тюрьму, и если он умрет в дороге, то тем будет лучше для него и для нас. Бог мой, я не оскверню памяти семьи графа, погибшей от рук бонапартистов, вытерев кровь с его лица!
— Жанна. Моя дорогая Жанна, что на тебя нашло? Что ты говоришь?
Неожиданно в маленьком садике появился граф де Эстобан, и в то время, как Эдвард Бьюмонт, представляемый Сарой; неловко раскланивался перед ним. Филипп Кадо, повернув раненую голову, с любопытством уставился на графа. Он никогда не видел старорежимного французского аристократа, и если бы не был так измучен, то получил бы интересное впечатление. Одежда его была старомодной, как и свежеуложенные и напудренные волосы, но она была сшита из прекрасной материи. Филипп отметил накрахмаленные оборки рубашки и отделанный кружевом платок в его белых пальцах. Граф, в свою очередь, вскользь взглянул на лейтенанта, приструнил Жанну и обратился к леди Темперли и Мелиссе:
— Леди Темперли, я рад видеть вас! Мадемуазель Мелисса, я ваш слуга! Мне сказали вчера, что вы прибудете, и с нетерпением ожидал этого момента. — Он поцеловал их руки с галантным поклоном, взмахнув кружевным платочком. Затем взглянул на высокого англичанина, но лицо мистера Бьюмонта было непроницаемым в ожидании окончания этой церемонии.
— Месье Эстобан, мы просим у вас прощения! — нарушила молчание Сара. — Боюсь, что в порыве беспокойства о бедном месье Кадо мы забыли о вещах, о которых следовало бы помнить, но ваша служанка напомнила нам о них. Лейтенант Кадо — французский офицер, монсеньор. Он подвергся нападению и был ограблен, когда вчера вечером возвращался обратно в тюрьму. Вы сами видите, что он ранен, и, если вы позволите ему остаться здесь на скамейке на некоторое время, мы с кузиной пойдем домой, велим слугам запрячь коляску и отвезем его в замок. Таким образом, мы не будем больше задерживать мистера Бьюмонта, который отложил свою поездку, чтобы нам помочь.
Старик выслушал ее молча, а когда она закончила говорить, поднял руку, требуя внимания. Он взглянул на нежданного гостя, бесстрастно оценил его рану, бледное лицо и состояние духа в сложившейся ситуации. Обращаясь к нему на чистейшем литературном французском языке, он спросил:
— Есть ли в тюрьме госпиталь, монсеньор?
— Конечно есть, господин граф.
— Будут ли они лечить вас как должно?
— Они обеспечат мне превосходное лечение, благодарю вас. — Голос Филиппа был такой же холодный и бесстрастный, как и голос старого человека.
— Но вы, возможно, не хотите туда возвращаться? — Темные глаза графа стали неожиданно проницательными.
