Анн Голон - Анжелика. Путь в Версаль
— Какая прелестная картина! — зло усмехнулась Анжелика. — Так вы вообразили себе, что подобное безмятежное существование никогда меня не прельщало? Того и гляди, вы заставите меня поверить, будто я исключительно ради собственного удовольствия ввязалась в драку с двумя малышами на руках. Послушайте, Одиже, убирайтесь вон! Вы просто глупец, меня от вас тошнит.
— Анжелика!
— Уходите, прошу вас.
Анжелика не могла больше терпеть присутствия Одиже. Так же непереносим был для нее вид хнычущей Барбы, ошалевшего Давида, смущенной Жавотты. Ее раздражало даже присутствие малышей, которые, почувствовав, что их мир в опасности, инстинктивно удвоили свои крики и капризы. Так ведут себя все дети. Но Анжелика была совершенно измучена. Чего все они хотят от нее? Она больше ничего не в силах сделать, буря подхватила и увлекла ее в безумный водоворот, в котором, как огромные птицы, кружились белые листы с ядовитыми памфлетами Грязного Поэта.
Еще не до конца поправившись, Давид неожиданно поднялся с постели. Свой первый опыт борьбы за наследство юноша получил после смерти отца, и теперь прекрасно отдавал себе отчет в том, что ему предстоит непростое предприятие, схожее с изнурительной битвой, стратегию которой следует разработать заранее. Сначала необходимо заявить о своих правах, преодолеть всевозможные препятствия и вырвать наследство из лап скряг чиновников, которые попытаются его оспорить. Но как единственный родственник мэтра Буржю, он хорошо вооружен. Комната, которую ему предоставил покойный ротисье, находилась в здании, расположенном на другом конце двора, и пожар ее пощадил. Там сохранилась сумка с документами, которую Давид берег как зеницу ока. С этими бумагами он наверняка сумеет постоять за себя.
Анжелика считала, что юноша еще не пришел в себя после пережитого и пока не оправился от лихорадки. Но благодаря ее заботам Давид все же пошел на поправку.
Она напомнила юноше, что у нее с мэтром Буржю существовал договор о долях в предприятии. Но Давид энергично воспротивился такого рода притязаниям. Он — наследник, у него есть соответствующие бумаги, и только они представляют собой верное оружие против тех, с кем он собирается бороться: цеховых организаций, чиновников, надзирающих за соблюдением закона о наследовании.
— Мэтр Буржю был моим дядей.
— Мэтр Буржю был моим отцом, — возразила Анжелика.
Только теперь она осознала, что наивный и вспыльчивый мэтр Буржю, порой не желавший поддерживать ее рискованные затеи, действительно был ей как отец. Он был для нее единственным защитником во враждебном мире, где одинокая женщина легко становится добычей для всех и каждого.
Но она не стала доказывать это Давиду. Она видела, как из-за волнений разрасталось кровавое пятно на повязке, которой был перевязан лоб юноши. Она отпустила его, перед дорогой заставив выпить укрепляющий настой и сделав перевязку. Люди, с которыми ему предстояло встретиться, знали, что юноша был ранен во время трагедии, разыгравшейся на улице Нищеты, но будет лучше, если он произведет благоприятное впечатление. По крайней мере, он остался в живых.
Неотступная боль терзала сердце Анжелики. Она потеряла двух дорогих ее сердцу людей. Смерть мэтра Буржю и маленького Лино обернулась зияющей пустотой в ее душе. Ведь они сыграли такую важную роль в ее судьбе, в восстановлении ее разбитой жизни!
Она то и дело ловила себя на том, что собирается позвать их. Ей постоянно хотелось им что-то сказать. Где же они? Ужасные обстоятельства их гибели лишь усиливали скорбь. А она не была рядом, чтобы защитить их. Ведь они были совсем как дети! Она заплатила Деревянному Заду, Великому Кесарю воровского братства, за свое право жить свободно и быть счастливой. Потерявший любимую жену мэтр Буржю сумел избежать печальной участи пьяницы, который топит горе в вине, и хотя Анжелике порой приходилось тормошить ротисье, чтобы он проявлял больше смелости и принимал ее нововведения, он вновь почувствовал вкус к делам трактира. А когда молодая женщина думала о Лино, ее сердце просто разрывалось от боли. Пикколо тоже никак не могла оправиться после гибели маленького музыканта. Сжавшись в комочек, она сидела в углу и, казалось, снова и снова переживала увиденный ею кошмарный спектакль. Анжелика поручила зверька заботам Жавотты, детей и собаки Пату, к лохматому боку которой обезьянка любила прижиматься. Она умоляла их сделать все возможное, чтобы успокоить несчастное крохотное существо, вернуть его к жизни, повторяла, что не переживет потери Пикколо. И это было правдой.
Дегре, а Одиже и подавно, не могли понять глубину ее горя, ведь она не проронила ни слезинки.
Днем и ночью Анжелику занимало лишь одно: охота, беспощадная погоня. Что будет происходить в городе? Как поступит король? Она думала о неминуемой расплате, которая должна наступить за этой бурей, заслонившей весь горизонт. Пусть виновные будут наказаны, а имена трусов разглашены.
Маркиз де Лавальер, понимая, что наступил его черед, решил сам во всем признаться сестре и отправился в особняк Бирон, где Людовик XIV поселил свою фаворитку. Перепуганная Луиза де Лавальер посоветовала младшему брату довериться государю и положиться на монаршую милость.
Он так и поступил.
— Боюсь, что, наказав вас слишком строго, я заставлю плакать прекрасные глаза, которые мне так дороги, — заявил Его Величество. — Месье, уезжайте из Парижа и присоединяйтесь к вашему полку в Руссильоне. Скандал мы замнем.
Между тем это оказалось не так просто. Скандал противился тому, чтобы его тушили. Среди горожан шли аресты. Людей бросали в тюрьму, пытали, но каждый день, как по часам, на улицах города появлялись листки с именем очередного злодея. Вот-вот должны были прозвучать имена маркиза де Лавальера, шевалье де Лоррена и, наконец, брата короля! Полиция обошла все типографии, за ними велась круглосуточная слежка. Многие из завсегдатаев Нового Моста, пойманные на распространении листовок, томились в карцерах Шатле.
Но памфлеты находили даже в апартаментах королевы!
Было установлено наблюдение за каждым, кто входил и выходил из Лувра, все дворцовые входы охранялись, как ворота крепости. Кто бы ни вошел с утра во дворец, будь то разносчик воды, молочница или слуга, все подвергались тщательному обыску. Стражники стояли у окон, патрулировали коридоры. Никто не мог войти в Лувр или выйти оттуда незамеченным.
«Человек не пройдет, зато полчеловека…» — думал Дегре, подозревавший карлика королевы Баркароля в том, что тот является сообщником Анжелики.
Ее сообщниками стали еще и нищие, сидящие на углах улиц,— именно они прятали кипы листовок под своими лохмотьями, а затем раскидывали их на ступенях церквей и монастырей. И бандиты, которые ночью, ограбив добропорядочного горожанина, предлагали в утешение несколько листков для чтения; продавщицы цветов и торговки апельсинами с Нового моста… Большой Матье раздавал новые стихи Грязного Поэта под видом бесплатных рецептов.
