Донна Гиллеспи - Несущая свет. Том 3
Однако большая часть публики была настроена в пользу Аурианы и требовала спасти ее.
— Отменить поединок! — мощно скандировала она, сотрясая небесные своды словно ударами молота.
Голос народа заставил Домициана очнуться от летаргии. Его глаза загорелись лютой ненавистью.
— Эй, ты! — зарычал он в адрес центуриона гвардейцев, что стоял по стойке «смирно» у розовых занавесок.
Повелительно кивнув головой, он сделал небрежный жест правой рукой, который означал: «Делай все необходимое, чтобы утихомирить этих смутьянов». Центурион с облегчением увидел, что Император наконец-то вернулся в свое обычное состояние, и тут же отправился выполнять приказание.
Через пару минут небольшой отряд лучников из числа тех, кто располагался на деревянной крыше верхней галереи, скрытно, по-разбойничьи спустился вниз и занял проходы напротив мест для плебеев. Выбрав дюжину самых заядлых крикунов в качестве мишеней, лучники спустили тетивы своих луков. Стрелы пронзили шеи смутьянов. Воздух огласился криками и стонами умирающих. Те, кто стоял рядом, завыли от ужаса. Зрители сотнями бросились на пол между рядами и поползли по проходам, забегали по скамейкам, не зная, куда деться, словно птицы, попавшие в ловушку в горящем здании. Людской поток в панике хлынул к выходам, но стражники, стоявшие у дверей, ведущих на лестницы, не пустили их. Всем пришлось вернуться на свои места.
Когда лучники исчезли так же тихо и незаметно, как и появились, толпу зрителей охватил кошмарный страх, опустившийся на нее подобно туману и парализовавший языки. Это было чрезвычайно эффективное средство. В мгновение ока грозная разъяренная толпа была приведена в повиновение и из свирепого тигра превратилась в жалкого, скулящего щенка.
Домициан злорадно улыбнулся и, подавшись вперед, словно нехотя двумя пальцами потянулся к серебряной чаше, где во льду лежали улитки, выкормленные молоком. Съев одну из них, он нашел ее превосходной на вкус. К нему опять вернулось благодушное настроение. Он чувствовал себя искусным наездником, который знает, как обращаться с непослушной лошадью.
Аристос и Ауриана стояли друг против друга, застыв в напряженной тишине. Их мужество, воля и решительность молчаливо противостояли друг другу Ей все еще не верилось, что наконец-то сбылось то, о чем она думала все эти годы. Гонка со смертью должна была вот-вот начаться. Громадная туша Аристоса, по сравнению с которой она казалась подростком, стала еще больше, словно распухнув от всех страхов и опасений Аурианы. Она воображала, что смотрит на него сквозь дым и волны тепла, поднимающиеся от погребального костра.
Солнце, блеснувшее на золотом орле, украшавшем шестиугольный щит Аристоса, ослепило Ауриану, и она немного сдвинулась влево, чтобы не давать ему этого преимущества. Однако Аристос в точности повторил ее движения, и солнце по-прежнему било в глаза. Да, это был опытнейший, закаленный хищник, от которого не ускользнет ни малейшее движение противника.
Долгое время они стояли как завороженные. Никто не решался нанести удар первым — оба прекрасно умели пользоваться нападением противника, чтобы найти малейшую ошибку в атаке и нанести смертельно опасный контрудар. Напряжение бездействия становилось все более угнетающим. Публика чувствовала, что эта предгрозовая обстановка вот-вот разрядится ураганом невиданной силы. Все ожидали первого раската грома.
Ауриана начала кружить вокруг Аристоса, сосредоточив все свое внимание на поисках незащищенного места, стараясь застать его врасплох. Однако Аристос поворачивался так, словно его тело покоилось на хорошо смазанных шарнирах. Он слегка согнул в коленях ноги, и от этого мускулы его толстых, зашнурованных в кожу, икр напряглись словно канаты. Из-под шлема было слышно прерывистое дыхание. Он с шумом втягивал в себя воздух, а затем с еще большим шумом, похожим на завывание ветра в морских пещерах, выпускал его обратно. Чудовище. От него исходил острый дух ненависти, окружавший его тело словно плотным облаком. Под нелепым шлемом нельзя было разглядеть ничего человеческого, а пустое, словно барабан, сердце уже давно не испытывало никаких симпатий, жалости или сострадания. Это существо было целиком соткано из чистейшей злобы.
Внезапно Аристос сделал вид, что собирается нанести удар. Он отвел руку с мечом назад и запрыгал. Ауриана тут же разгадала его истинное намерение, и призвав себе на помощь всю свою выдержку, не поддалась на эту уловку. Она не встала в оборонительную стойку. Это вне всякого сомнения спасло ей жизнь.
Видя, что маневр не привел к успеху, Аристос сильно ударил правой ногой по песку, который тучей осыпал лицо Аурианы, но и тут просчитался. Ауриану не так-то легко было сбить с толку. Все свое внимание она сосредоточила на его центре тяжести и посчитала уловку с песком за попытку отвлечь ее внимание.
Она увидела, что ее стойкость несколько озадачила Аристоса. Инстинкт подсказал ей, что настал подходящий момент для атаки. Она прыгнула вперед, изогнувшись всем телом. Еще в прыжке ее меч как бы сам собой описал дугу и готов был обрушиться на Аристоса, но тот опередил удар и сам прыгнул навстречу, отстав ровно настолько, насколько вспышка света отстает от разряда молнии. Публика ахнула и замерла в тишине.
Наконец-то грянул гром.
Оба гладиатора сшиблись лоб в лоб, щит ударился в щит, меч в меч. В момент удара Ауриана подалась назад под тяжестью Аристоса, иначе ее рука, державшая щит, сломалась бы в запястье. Затем последовал обмен ударами. Звенела сталь, воздух наполнился ритмичными пронзительными звуками.
Так звучит праведный гнев.
Звон металла рос, поднимался вверх под самый тент, и публика невольно попала под его колдовские чары. Многих охватил суеверный страх — в этом яростном взрыве присутствовало нечто темное и зловещее. Зрители просто не успевали следить за смерчем ударов, сыпавшихся градом с обеих сторон. Аристос и Ауриана воспринимались как существа иного, высшего порядка, потому что обычному человеку было не под силу выдержать такой темп боя. Искры снопами разлетались в разные стороны. Напряжение схватки достигло такого накала, что некоторые слишком впечатлительные зрители закрыли глаза. Другие же сидели, стиснув зубы и желали, чтобы этот невыносимо страшный поединок кончился поскорее.
Суния пробралась через толпу к наблюдательной камере для новичков как раз к началу поединка и обнаружила, что помещение было до отказа забито наставниками и другими служителями школы и Колизея. Она поняла, что ей не удастся посмотреть поединок. Коньярику и Метону повезло гораздо больше. Они стояли почти у самого забранного решеткой окна. Время от времени Суния жалобно взывала к Коньярику, умоляя его сообщить, что творится на арене, но тот, похоже, отгородился от посторонних воздействий, окружив себя стеной собственного страха.
