Елена Арсеньева - Последнее лето
– Сиди… – заунывным голосом выдавило из себя существо и с неким намеком на припляс обошло вокруг стола, то и дело потрясая бубном.
– Зовут тебя как? – провыло оно, и девушка, послушно плюхнувшаяся на стул, снова вскочила, словно гимназистка перед начальницей, и дрожащим голоском промолвила:
– Саша… Александра…
«Как?» – чуть не вскрикнул Дмитрий, но, конечно, промолчал, только глаза его расширились от крайнего изумления.
Вот оно что! Все-таки не случайно барышня показалась ему знакомой, даже спрятавшаяся под своей маскировочной сеткой, именуемой вуалью. Ведь это Сашенька Русанова, его полузабытая пассия, с которой он несколько лет назад катался на Черном пруде на коньках, шепча в ее холодное, покрасневшее от мороза ушко свои любимые стихи из пушкинской «Русалки»: «Невольно к этим грустным берегам меня влечет неведомая сила…» – и с которой буквально две недели назад кружился в вальсе на балу в Дворянском собрании, с удовольствием глядя, как колышутся мелкие завитки на ее висках, как красиво изогнута ее шея и какая волнующая впадинка видна в глубоком – придворном! – декольте прелестного бело-зеленого платья. И вот она пришла – куда?! – к шулеру, выдающему себя за колдуна – и зачем?! – привораживать какого-то неведомого жениха…
Ох и дуры эти барышни! Сашка Русанова, ставшая в одночасье одной из самых завидных невест губернии, пришла к колдуну за любовным приворотом, хотя ей стоит только бровью повести, чтобы к ее ногам попадали самые красивые молодые люди Энска, соседних городов, а также и обеих столиц. Конечно, гордясь собой, подумал Дмитрий, среди дешевых искателей богатого приданого ни в коем случае не оказалось бы человека, носящего фамилию Аксаков!
И вдруг в голову ему пришла мысль, от которой он едва не ахнул громогласно. А что, если… что, если этим привораживаемым женихом, предметом мечтаний Саши, является он, Дмитрий Аксаков? Например, Сашка влюбилась в него после того вальса в Дворянском собрании… Что, если именно на него будет колдовать сейчас Поликарп Матвеевич? И вдруг, чем черт не шутит, его шарлатанское колдовство окажет свое действие?
В одно мгновение Дмитрий вообразил себя распахивающим, как сомнамбула, дверь в комнату и падающим к ногам Сашеньки с предложением руки и сердца… И тут внезапно за окном раздались крики, а затем подряд несколько пистолетных выстрелов.
* * *
Лидия слегка толкнула громоздкую дверь банка, и тотчас кто-то с другой стороны сильно дернул ее, помогая отворить. Ого, швейцара никак завели?
– Пожалуйте, сударыня.
Нет, не швейцар, а полицейский. Вот новости, раньше охраны в зале для посетителей не было. Понятно, после той попытки ограбления русский мужик перекрестился, как это и водилось всегда. Интересно, полицейского поставил еще Аверьянов или уже новые владельцы подсуетились?
– Вы к кому-с? – осведомился полицейский, словно невзначай заступая Лидии путь.
Ну да, все понятно. Обжегшись на молоке, пуганая ворона дует на воду и куста боится, а береженого Бог бережет. Неужели Лидия похожа на социалиста-экспроприатора? С другой стороны, кто знает, может, у нее в сумочке револьвер, а под узкой, обвивающей ноги юбкой прячется с десяток пособников?
– Я к господину Филянушкину. По частному делу.
– Извольте-с. Направо извольте-с.
Лидия прошла к барьеру, ограждавшему кассиров от посетителей, и мстительно улыбнулась, увидев, какой бледностью налилось при виде ее лицо одного из них.
– Здравствуйте, Тихон… – Она запнулась. – Тихон… Извините, отчество ваше запамятовала.
– Осипович… – выдавил кассир с ощутимым усилием.
– Ах да, вспомнила. Весьма рада видеть вас в добром здравии.
– И мы-с… да-с… – промямлил Филянушкин и сделался вовсе желт, каким бывает молочный поросенок, свой срок в лавке у мясника вылежавший и перешедший из разряда продукта свежего в разряд продукта, к употреблению негодного. – Чем могу служить-с, госпожа Шатилова?
Полицейский, исподтишка вслушивающийся в разговор, а также два других кассира, развлекавшие себя тем же занятием, воззрились на Лидию почтительно: фамилия управляющего сормовским заводом – крупнейшего клиента! – была хорошо известна. Кроме того, кассиры, вероятно, вспомнили, что и госпожа Шатилова, и Филянушкин оба пострадали при нападении на банк в феврале, – и физиономии их исполнились также и сочувствия.
– Да я, собственно, не за делом, а так просто зашла, – пояснила Лидия Филянушкину и прочим заинтересованным слушателям. – Прогуливалась по Немецкой, ну и зашла. Давно собиралась вас проведать, еще когда вы пребывали в больнице, а собралась только сейчас. Хотела осведомиться о самочувствии.
– Благодарс… благорадс… ствуйте-с, благо-с… – забормотал Филянушкин несусветное. – Пребываем в светлой надежде, что и ваше драгоценнейшее здоровье-с…
– О, я вполне здорова, – заверила Лидия. – Отчасти благодаря вам, Тихон Осипович, не так ли? Ведь в тот страшный день вы без колебаний кинулись мне на подмогу… Помните?
Филянушкин бессильно откинулся на спинку стула. Его и без того светлые глаза вовсе выцвели и теперь чудились белесыми, с почти неразличимой точечкой зрачка.
«Ах ты, сволочь! – с ненавистью подумала Лидия. – Ну конечно, ты все помнишь! Так же, как и я!»
– Но я своей болтовней мешаю работать, – с наивной улыбкой оглядела она зал, в котором на данный момент ни одного посетителя не было. – Не могу ли я попросить вас выйти со мной на улицу? Всего лишь на несколько минут! Мне бы хотелось поблагодарить вас… в тот день вы вели себя так мужественно…
– Выйдите с госпожой Шатиловой, Тихон Осипович, – снисходительно кивнул лысый человек, возле которого на барьере стояла табличка «Старший кассир». – Ничего, минут на двадцать можете сделать перерыв.
«Да мне и десяти хватит!» – про себя усмехнулась Лидия и расплылась в улыбке:
– Вы необыкновенно любезны, сударь. Весьма признательна!
«Они, конечно, сочли, что я дам ему денег в награду за это самое мужество. И, когда он вернется, начнут требовать сводить их в пивную или в трактир. Тяжело тебе придется, Филянушкин, потому что премиальных тебе не дадут, увы! Придется гулять на свои!» – мстительно подумала она и направилась к выходу, зная, что сгорбленный, исхудалый Филянушкин плетется за ней с живостью приговоренного, восходящего на эшафот.
Полицейский придержал дверь, они вышли.
Не говоря ни слова, Лидия спустилась с крыльца и, оступившись на кирпичном тротуаре, выложенном «елочкой» да расколотом чьей-то тяжелой поступью, повернула за угол. Ну вот оно, то самое место! Ничто не напоминает о случившемся, а где лежал окровавленный снег, теперь подросла нежная мурава…
