Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
— Пр-р-ривет! П-р-рощай! К-р-расота!
Когда Олимпий наконец вернулся, он выглядел опустошенным, как висевшая у него на плече врачебная сумка.
— Я сделал все, что мог, — сказал он. — Но рана скверная: пришлось убрать так много плоти, что у него там останется впадина… если он вообще поправится.
— Поэтому так долго?
Мне казалось, что дети рождались быстрее.
— А сколько прошло времени? — Олимпий опустился на скамью. — Я потерял счет. Но с вином и миртом шансы на успех хорошие. И дренажная трубка — я очень ею горжусь. Такие трубки описал еще Гиппократ, но сейчас их никто не использует. Это будет интересно.
— Ага, значит, ты пил вино?
— Я — нет. А Антоний — да. Он пил вино, беседовал и задавал мне весьма странные вопросы.
— Например?
— Он хотел узнать, что мы делали в детстве, когда я впервые встретил тебя, и все такое. Какой ты была.
— Я надеюсь, ты не рассказал ему! — воскликнула я, хотя подобный интерес тронул меня.
— Ну, только то, что никак не уронит тебя в его глазах, — ответил Олимпий. — Но кое о чем из наших приключений поведал. Например, как мы забрались к бальзамировщику, и ты легла на стол, прикинувшись мумией. А еще как мы спрятались в болоте и перевернули маленькую лодчонку, притворившись крокодилами.
— Да уж, — вздохнула я, — «умные» детишки. Чудо, что мы не нарвались на настоящих крокодилов.
Он рассмеялся.
— Счастливые времена.
Да, но для меня те времена были опасными. Причем опасность исходила не от крокодилов, а со стороны дворца, где мои сестры захватили корону. Однако таково уж детство: в те дни мне ничего не стоило выбросить из головы все серьезные угрозы и отправиться на болота искать приключений, запомнившихся на всю жизнь.
— Да, удивительно, что Антоний об этом спрашивал, — заметил Олимпий.
Однако он был польщен, я чувствовала. Антоний начал завоевывать его. Олимпий — крепкий орешек, и на его покорение уйдет немало времени, но теперь мой старый друг уже больше не будет считать моего мужа демоном.
Всю ночь Антоний махал забинтованной рукой — огромной, как медвежья лапа. Из повязок торчала тонюсенькая жестяная трубочка, отводившая жидкость. Руку с повязкой и железкой следовало каждый час окунать в ведро с фалернским восьмилетней выдержки.
— Болит? — решилась я спросить.
— С ума сойти, как больно! — весело ответил Антоний.
— Если поможет, оно того стоит, — сказала я.
— Легко говорить — тебе-то не пришлось терпеть, пока он кромсал твою руку.
Через несколько дней, после многочисленных осмотров и смены повязок, стало ясно, что лечение приносит плоды. Олимпий казался окрыленным: покраснение уменьшилось, опухлость спала, края раны были чистыми. Мой эскулап продолжал щедро орошать больное место вином, посыпать молотым миртом, а его стежки выглядели аккуратными, как сирийская вышивка. О чем я ему и сказала.
— В следующий раз я обязательно воспользуюсь золотой нитью, — отозвался он, — и сделаю декоративный шов.
Принимать решение следовало быстро: открылась навигация, и пора было отправлять донесение в Рим. Но какое донесение? Антоний долго ломал голову и в итоге сообщил мне, что потери в Парфии преуменьшит, но о победе объявлять не станет.
— Ложь постыдна, а в том, чтобы умолчать о некоторых подробностях, ничего особенного нет.
— Это введение в заблуждение, — заметила я.
— Просто умолчание. А в умолчании нет бесчестья, — упорствовал Антоний. Да, чтобы избежать призрака бесчестья, он готов на все! — Так же, как нет бесчестья в том, чтобы не замыкаться на прошлом и заглянуть в будущее. Я сделаю упор на предстоящий поход в Армению.
По крайней мере, так мы получим время, чтобы восполнить потери.
— При отсутствии Октавиана в Риме это хорошо нам послужит, — сказала я.
— Если он еще не уехал, то скоро уедет.
Поступили известия, что Октавиан нашел новую цель для своих легионов — он сосредоточил их на границе Иллирии.
— А что, он и правда собрался лично возглавить армию? — спросила я.
— По слухам, да. Он отчаянно хочет проявить себя на воинском поприще, ему и ранение пошло бы на пользу, — ответил Антоний. — Ведь все начинают понимать, что без Агриппы, который воевал за него, он бы ни в чем не преуспел.
Но тут на лицо Антония набежала тень. Может быть, собственных успехов Октавиан и не имел, но и подобных неудач у него тоже не было. Не Октавиан потерял в злосчастном походе сорок тысяч человек; ирония заключалась в том, что Октавиан никогда бы не отправился в такой поход.
— Если он уедет, мне самому надо отправиться в Рим, — сказал Антоний, размышляя вслух. — Я мог бы возобновить там свои связи.
С кем же — с Октавией?
— Если ты появишься там, тебя начнут расспрашивать о Парфии, а врать ты не умеешь, — торопливо заговорила я, — и не сможешь отвертеться. Не езди туда, пока не поправишь дела.
— Я так долго отсутствовал, что боюсь утратить всякое влияние. Люди меня попросту забудут. Может быть, необходимо нанести визит, чтобы напомнить о себе.
— Но если ты явишься в отсутствие Октавиана, создастся впечатление, будто ты его боишься! — быстро сказала я. — Как будто хочешь прокрасться в город тайком, за его спиной, потому что робеешь встретиться лицом к лицу.
Конечно, я достаточно хорошо знала, что ехать надо, иначе он окончательно утратит влияние в Риме. Беда, однако, в том, что он может снова угодить под влияние Октавиана.
«Он всегда будет находиться под влиянием той сильной личности, что окажется рядом с ним».
На такой риск я пойти не могла. Значит, следовало удержать его подальше от Рима.
— В таком случае я поеду и приглашу его на встречу, — сказал Антоний.
— Нет, нет! — возразила я. — Пусть он остается в Иллирии. Пусть его разобьют там — позволь иллирийцам сделать эту работу за тебя. Иначе у него появится предлог вернуться в Рим, а войну опять свалить на Агриппу, который добудет для него еще больше славы.
— Пожалуй, это разумно, — согласился Антоний, хотя я чувствовала, что убедить его полностью мне пока не удалось. — Я поеду позднее. Тогда, когда смогу провести в триумфальной процессии закованного в цепи царя Армении.
— Отличная мысль. Римляне обожают триумфы, такое зрелище впечатлит их. А Октавиан пока не победил ни одного внешнего врага и не вправе претендовать на триумф.
Теперь следовало сменить тему, и побыстрее.
— Я должна быть в Египте. Мне придется скоро вернуться.
— Да.
— А каковы твои планы? Поплывешь со мной или останешься здесь, с войсками?
