Жаклин Брискин - Все и немного больше
— Когда она звонила?
— Около девяти… Она была пьяна и явно не владела собой. Отчаянно кричала, угрожала… Я помню ее как ласковую, послушную девочку с хорошими манерами. Где-то мне было жаль ее. Но, Алфея, он превратил ее в существо, от которого можно ждать неприятностей.
— Неприятностей! — Алфея почувствовала, что дрожит. — Какие неприятности ты имеешь в виду?
— Если бы трубку взял отец, ты можешь себе представить, как бы это на него подействовало?
— Ты всегда думаешь только о нем! Всегда защищаешь его! — У Алфеи словно вновь открылись, заныли и закровоточили старые раны. Она подошла к камину, в упор посмотрела на мать. — А как быть со мной? — шепотом спросила она. — Я была ребенком, мне было лишь десять лет, когда отец нанес мне первый ночной визит… Ты прекрасно знала, что отец занимается любовью с дочерью, но в течение многих лет ты и пальцем не пошевелила, чтобы воспрепятствовать этому. Почему? Или ты боялась, что он уйдет от тебя, если ты попытаешься его остановить? Господи, ведь ты моя мать! Я знаю, что может чувствовать мать… Как ты могла все это позволять?
Миссис Каннингхэм отошла к библиотечной лестнице-стремянке, которая была прислонена к полкам левее камина.
— Я тебя иногда не понимаю, Алфея… Маленькой ты была милой, любящей и доброжелательной девочкой. Никакого сарказма, никаких шальных выходок… Ты никогда не якшалась с неподходящими типами…
— У меня не было друзей, но вы этого не замечали.
— А сейчас ты связалась с этим грубым, невоспитанным мужланом… Хотя бы из уважения к Чарльзу ты не должна этого делать!
— Ты знаешь не хуже моего, кто отец Чарльза! — выкрикнула она.
Этот деликатный вопрос в семье никогда не обсуждался. Миссис Каннингхэм побледнела.
— Не кричи так громко! — зашипела она.
— Вы знаете сами, как испортили мне жизнь! — взвизгнула Алфея. Ей показалось, что лепной потолок стал выше, а отделанные бронзой полки — больше, словно она вдруг превратилась в ребенка.
Спокойствие, приказала она себе. Спокойствие имеет первостепенное значение.
Закусив изнутри щеку, так что ощутила привкус крови, Алфея отодвинулась от миссис Каннингхэм.
— Мне стыдно за все произошедшее сейчас, дорогая мама, — сказала она ровным тоном. — Я приношу извинения за то, что сорвалась. Сейчас у всех нас трудное время. Я позабочусь о том, чтобы подобных телефонных звонков больше не было.
Некоторое время глаза миссис Каннингхэм изучающе смотрели на внезапно смирившуюся Алфею; затем она отвела взгляд. На ее лице вновь появилось выражение озабоченности и робости.
— Значит, ты поняла?
— У тебя есть все основания для того, чтобы расстроиться, — сказала Алфея. — Пока папа выздоравливает, он нуждается в душевном покое.
— Я знала, что ты смотришь на вещи так же, как и я. — Миссис Каннингхэм направилась к двери. — До свидания, дорогая. До утра.
Она открыла дверь и вышла.
Алфея оставалась неподвижной, пока не затихли тяжелые шаги матери на лестнице, затем стала мерить шагами уставленную книжными стеллажами комнату.
Мать права. Рой вполне способна сорваться и натворить множество бед. И тогда начнутся разговоры — среди чужих людей, среди друзей, среди всех. Злобные сплетни и противные смешки сокрушат Алфею Уимборн — создание столь же изящное, как пасхальные яйца Фаберже, которые собирала ее бабушка Койн.
Надо выбираться из этой ситуации, подумала она.
У нее не было никаких подсознательных или задних мыслей. Она не испытывала ни злости, ни симпатии к Рой, которая, по всей видимости, дошла до предела.
Выбора не было.
Она не может продолжать отношения с Джерри.
Алфея остановилась возле пианино, открыла его, взяла среднее до. Пока звучала нота, она увидела перед собой широкоскулое лицо Джерри, напряженные складки у рта и в уголках глаз. Однажды он покорил ее своими недюжинными способностями, но сейчас она знала его слабости, главная из которых — его любовь к ней.
Она любила его.
Но какое это имеет значение?
Она не могла бросить вызов всему свету, позволить людям обсуждать ее изъяны и недостатки.
Дедушкины часы стали протяжно отбивать удары.
Наступила полночь. Час ведьм.
Алфея решительно подошла к телефону и набрала номер. Когда Джерри ответил, она пригласила его на ранчо Каннингхэмов на верховую прогулку.
Суровые горы защищают широкую, ровную долину, которая тысячелетия назад была дном моря, приютом мелких морских тварей и водорослей. Перемолотые тяжестью океана, они превратились в богатые нефтяные месторождения. Сейчас качалки извлекают из недр нефть, а необычайно плодородный верхний слой почвы дает богатые урожаи зерновых и фруктов. Обширная низина чрезвычайно живописна. Когда постановщики «Последнего горизонта» искали предполагаемое место обитания мифической Шангри-Ла, они обратили свои взоры к городку Охайо. Каннингхэмы купили здесь ранчо площадью 265 акров, которое предназначалось специально для того, чтобы раз в год приезжающий на несколько дней Чарльз мог со своим дедом — именно так выражалась миссис Каннингхэм — совершать верховые прогулки.
Вчера вечером, принимая решение поставить точку в своих отношениях с Джерри, Алфея подумала, что ранчо будет самым подходящим местом для этого. Джерри никогда не ездил верхом, и нет никакого сомнения в том, что он будет чувствовать себя не на высоте положения. Другого способа разрешить проблему она не видела.
Восседая в светло-коричневых бриджах и серой хлопчатобумажной спортивной рубашке на горячем отцовском арабском жеребце, Алфея держала путь к предгорью, направляя коня по каменистой укромной тропе к кряжу, который носил название Нос Смельчака за то, что в профиль напоминал клюв орла. Был сезон дождей, и крутые, освещенные ярким солнцем склоны пламенели от маков. Там и сям виднелись голубые гроздья люпина, а под сумеречной тенью дубов буйствовали заросли адиантума — венерина волоса. При приближении Алфеи из кустов чапареля выскакивали перепелки.
Алфея бросила взгляд на Джерри. Вцепившись в луку седла, он вглядывался в лазурное небо над серой, похожей на орлиный нос вершиной, к которой они и направлялись.
— Кто это? — спросил он. — Слишком крупная птица для орла.
Алфея приложила ладонь к глазам.
— Это кондор. Тебе повезло. Их редко можно увидеть.
— Значит, они действительно гнездятся на землях, которые принадлежат богатым выродкам? — ухмыльнулся Джерри. Под горячими лучами солнца его переносица и скулы приобрели красноватый оттенок.
Арабский жеребец стал нетерпеливо бить копытом, когда Алфея придержала его, давая возможность Джерри поравняться с ней. Под Джерри была высокая гнедая лошадь теннесийской породы — одно из самых кротких и доброжелательных животных. Она везла своего седока, не ожидая вмешательства с его стороны.
