Сюзан Ховач - Богатые — такие разные
— Милая, какой у вас возбужденный голос! — узнав меня, озабоченно заметила Грэйс.
— Грэйс, чудесная новость — я звоню вам, чтобы рассказать обо всем! У вас есть несколько минут или вы заняты? Ну, тогда слушайте. Я действительно думаю, что мы с Полом наконец-то до чего-то договариваемся, правда! Он более или менее обещал приехать осенью в Мэллингхэм, и — о, Грэйс — самая лучшая новость из всех — он действительно сказал, что было бы хорошо, если бы у меня появился еще один ребенок! О, Грэйс, разве это не потрясающе?
— Вот это да!.. Это грандиозно, Дайана, но… но вы-то сами считаете это достаточно мудрым? Мне думается…
— О, Боже, Грэйс, не запугивайте меня банальностями по поводу незаконных детей, я не расположена выслушивать ни слова в этом духе! Как бы то ни было, я думаю, что Пол женится на мне. Он слишком викторианец, чтобы одобрять рождение внебрачных детей.
— Ну и ну! — протянула Грэйс, отбрасывая сомнения и начиная радоваться услышанному. — Моя свекровь умрет от зависти, если вам удастся выйти замуж за Пола! Подумать только — она добивалась этого двадцать пять лет, но у нее так ничего и не вышло, а вам хватило одного знойного нью-йоркского лета! О, как мне удержаться и не намекнуть ей об этом хоть самую малость сегодня вечером — ведь мы с Брюсом собираемся на обед в Грэмерси Парк. Как устоять! Если зайдет речь о вас и Элизабет допустит в отношении вас какое-нибудь язвительное замечание, я не сдержусь, и «выпущу кошку из мешка»!
— Бедная старая Элизабет! — с сожалением заметила я, действительно чувствуя себя виноватой перед нею. — Я желаю вам хорошо провести у нее время. Позвоните мне завтра, расскажете, что произойдет, когда вы «выпустите свою кошку».
Она позвонила в полдвенадцатого в тот же вечер.
— Дай, я вас разбудила?
— Да, но это пустяки! Расскажите мне все поскорее! Ее небось хватил удар, когда вы «выпустили кошку»?
— Нет, дорогая, совсем наоборот! Поэтому-то я и не могла дождаться утра! Выслушав меня, Элизабет лишь ненадолго остановила на мне свой взгляд, а потом — как вы думаете, что она сказала?
— Наверное, что я опозорила всех женщин? — шутя предположила я.
— Нет, нет, нет! Вы безнадежно ошибаетесь! Она сказала: «Мне, пожалуй, следует пригласить мисс Слейд на чай — по-моему, нам пора поговорить». Ну, и что вы об этом думаете?
Письмо от Элизабет пришло во вторник утром, после отъезда Пола в Мэн. Был уже июль, но я, разумеется, в Англию не вернулась. Я отложила отъезд до начала августа, а Пол обещал приезжать в Нью-Йорк каждую неделю, под предлогом множества дел, но также и для того, чтобы провести ночь со мной в «Плазе». В Манхэттене стояла ужасная жара, и когда я по почтовому штемпелю поняла, что она написала мне из своей квартиры на Грэмерси Парк, мне это показалось удивительным, так как я знала, что у них с мужем есть дача в Ист Хэмптоне, куда они уезжают, когда лето в Нью-Йорке становится невыносимым.
«Дорогая мисс Слейд, — писала она черными чернилами на толстой белой бумаге. — Мой сын всячески пытался не допустить нашей встречи, но мне кажется, что вы сможете разделить мое мнение о том, что его стремление оградить нас друг от друга не только неоправданно, но и ошибочно. Почему бы нам не встретиться? Не говоря уже о моем естественном любопытстве, мне искренне хочется встретиться с другом сына и невестки, и поэтому я была бы счастлива, если бы вы навестили меня в четверг, часа в четыре. Если у вас нет машины, дайте мне об этом знать, и я пошлю за вами в Грэйт Нек своего шофера.
Искренне, Элизабет Клейтон.
P.S. Приезжайте, пожалуйста, с Эланом и с его няней».
Мы с Полом договорились не звонить друг другу, пока он находился в Бар Харборе, и, поскольку к тому времени, как пришло письмо от Элизабет, его уже не было в Нью-Йорке, я не могла сообщить ему об этом приглашении. Можно было бы написать ему, но этого я не сделала, рассчитывая рассказать ему обо всем, когда он вернется в Манхэттен.
Грэмерси Парк представлял собой красивую площадь, обрамленную великолепными домами. Было ровно четыре часа, когда шофер Элизабет высадил нас перед подъездом ее дома.
Нас встретила пожилая горничная в хрустевшем крахмалом форменном платье, и тут же появился англичанин-дворецкий, который повел нас в гостиную на втором этаже. Атмосфера там была довоенная, даже, пожалуй, напоминавшая последние годы девятнадцатого века, и, когда мы тяжело, как на похоронах, шагали вверх по лестнице, меня бросало в дрожь от мрачных натюрмортов, развешанных поверх оливково-зеленых обоев.
— Мисс Слейд, мадам, — объявил дворецкий, открывая двустворчатую дверь.
Я вошла в большую светлую комнату, окна которой выходили на площадь с одной стороны и в узкий и длинный, обнесенный стеной сад — с другой. Пол был покрыт персидским ковром, в шкафах сиял китайский фарфор, а на стенах висели картины английских художников! Я недоверчиво всматривалась в полотно Тёрнера, когда услышала спокойный и властный женский голос:
— Мисс Слейд! Я вам так рада! Здравствуйте!
Элизабет была высокой женщиной, когда-то, вероятно, стройной. Даже теперь она была не тучной, а просто внушительной, что обычно для женщин среднего возраста. Она была консервативно одета в темно-синее платье, ее открывавшие лицо волосы, уложенные в тяжелый узел, были серыми, как и глаза, а рот под царственным носом был волевым и твердым. В ней, казалось, так полно воплощались достоинства римской матроны времен ранней Республики, что я поначалу забыла, что за долгую замужнюю жизнь у нее было два неверных мужа.
— С вашей стороны было так мило пригласить нас, госпожа Клейтон…
Мы обменялись рукопожатием. Она за две секунды окинула меня подобающим гостеприимным взглядом, и, не замечая Мэри, повернулась на секунду к Элану.
— Хэлло! — обратилась она к нему, но раньше, чем он успел спрятаться за юбку Мэри, уже обернулась и широким жестом указала на софу. — Садитесь, пожалуйста. Я велела подать чай в сад — сегодня намного холоднее, и, наверное, детям будет приятнее поиграть на воздухе. Мы спустимся, когда у Джексона будет все готово. Кстати, как вам нравится наша нью-йоркская погода? Довольно изнурительная, наверное, в сравнении с английским летом?
Сначала мы поговорили о погоде, потом о Нью-Йорке. Она вела себя вполне непринужденно, как если бы ей было совершенно чуждо чувство неловкости, и к тому времени, как мы стали спускаться по лестнице, я уже отказалась от своих предвзятых представлений. Кем бы ни была Элизабет Клейтон, она вовсе не казалась патетической старухой.
Я быстро подавила чувство тревоги, с которым вошла в ее дом.
