Джудит Тарр - Дочь орла
— Красивую?
— Если мы не хотим их обидеть, то да. По крайней мере, такую, на которую смотреть не противно.
— На всех наших царевен смотреть приятно, — сказал император. Он откинулся назад, поглаживая бороду. Глаза его немного сузились. — А кого бы ты выбрала, дорогая? Может быть, себя?
Феофано подняла глаза. Они были кротки, как у лани.
— А вы выбрали бы меня, ваше величество?
— Выбрал бы я?
— Ваше величество хочет, чтобы я сама дала ответ на этот вопрос?
Император улыбнулся.
— Ты точь-в-точь твоя мать, — сказал он.
Аспасия похолодела. Но Феофано ответила императору улыбкой:
— Вы мне льстите, ваше величество.
— Возможно, — ответил император. Он все еще казался довольным, но в нем уже появилась некоторая холодность, приближался опасный предел. — А что бы ты делала, если бы вышла замуж за этого короля германцев?
— Была бы королевой, — ответила Феофано просто, как ребенок.
— Ты бы называла себя императрицей Римской империи?
— Я могла бы, — отвечала Феофано.
Император рассмеялся.
— Ну, конечно. И ты бы послала свои войска против нас?
— Вы стали бы вынуждать меня к этому, ваше величество?
— Кто знает? — Император поднял свою чашу и отпил из нее. — Я вижу, что ты гораздо умнее, чем мы ожидали. Ты думаешь, я отпущу тебя, чтобы ты стала опасной для нас?
— Неужели в дикой Германии я буду опасней, ваше величество, чем в Священном дворце?
Император опустил чашу.
— Ты хочешь уехать?
Феофано не стала отрицать этого.
— Ты согласна, чтобы тебя отдали варвару? Это же ссылка, пойми, и пожизненная. Ты больше никогда не увидишь Город.
— Да, ваше величество, — отвечала Феофано, негромко и совершенно спокойно.
— Ты так его ненавидишь?
Лицо ее ничуть не изменилось.
— Я люблю его всем сердцем и душой.
Они взглянули друг на друга. Аспасия, наблюдая за ними, заметила, как между ними возникло взаимопонимание. Иоанн, чтобы получить свой престол, пошел на убийство. Только Богу было известно, что предстоит совершить Феофано. Но она готова на все. Она обладала тем же, чем и он, тем же, чем ее мать: несокрушимым честолюбием, которому опасно становиться поперек дороги.
Он медленно кивнул, как будто слушая ее.
— Тебя, наверное, не сломит и монастырь? Ты будешь или настоятельницей, или ничем.
— Я и сейчас ничто, — отвечала Феофано.
— Ничто, кроме того, чем прикажу тебе стать я, — произнес император. — Я подумаю над этим. У тебя было преимущество первого хода, и хватило мужества его сделать. Похоже, в твоем лице германский король получит больше, чем предполагает.
Вставая, Феофано поклонилась. Это было сделано красиво: согласие, покорность и отстранение в одном плавном изящном движении.
Аспасия как тень следовала за ней по пятам. На мгновение ей показалось, что император позовет ее обратно, но он ничего не сказал. Уже выходя в наружную дверь, она почувствовала на себе его взгляд, но разгадать его значение не смогла.
Император не был склонен унижать свое императорское достоинство спешкой. Шли дни, и каждый последующий казался длиннее предыдущего. Другие тоже приходили к нему, но лишь Феофано просила за себя. Другие делали это, как принято, через родню или доверенных лиц, одни обращались к императору, другие к царице. Не все решались приводить разумные доводы.
— Сейчас, — сказала Аспасия, — цена уже дошла до лучшей упряжки на Ипподроме и поместья в Анатолии.
— Кто же это? — спросила Феофано.
— Она из семьи Комнинов.
— Что, малышка Евтерпа, бедняжка с заячьей губой?
— Вряд ли, — сказала Аспасия. — У нее-то прекрасный характер и добрая душа, если только кто-нибудь способен это заметить. Нет: это ее двоюродная сестра. Та злющая.
— От которой муж отказался через месяц после свадьбы и ушел в монастырь?
— Да, он сказал, что там его больше никогда не достанет ядовитый женский язык. Эта самая, Ирина. Семья была в отчаянии.
— Представляю себе, — улыбнулась Феофано. — Я помню эту Ирину. Помоги Господь германцам, если им отправят в королевы ее.
— Не отправят, — возразила Аспасия. — Она не царевна. Кроме тебя, царевен больше нет.
— Я не единственная царевна в Городе, — сказала Феофано. Она снова занялась вышивкой, лежавшей у нее на коленях; тщательно подобрала цвет, вдернула нитку в иголку. Она вышивала узор: виноградная лоза вокруг имперского орла.
Аспасия попыталась оставаться спокойной и вернуться к чтению. Они были в покоях императрицы. Придворные дамы тоже занимались рукоделием, некоторые читали что-нибудь душеполезное. Кто-то попросил императрицу позвать евнуха Алексия, отличавшегося сильным и чистым голосом.
Он вошел и только что начал петь, как внезапно ему помешали. Явился посланный от императора. Его величество желал говорить с императрицей и с госпожой Феофано.
Феофано медленно поднялась. Аспасия надеялась, что никто, кроме нее, не заметил, как кровь прихлынула к ее щекам и отхлынула снова, как она пыталась скрыть дрожь в руках. Может быть, это что-то совсем другое. Может быть, сватовство германцев здесь ни при чем. Совсем ни при чем.
Аспасия решительно мотнула головой. Это не может быть чем-то другим. Одним словом, это победа.
5
По-видимому, западные послы были вполне довольны заключенной сделкой. Едва ли они могли оспаривать красоту или происхождение Феофано, хотя Аспасия и слышала, как один пробормотал что-то насчет содержателя таверны. Аспасия решила, что германцы слишком уж волнуются за чистоту происхождения. Однако епископ, возглавлявший посольство, был итальянцем, и у него было достаточно здравого смысла, чтобы понять, как им повезло заполучить внучку содержателя таверны. В конце концов, с другой стороны она была дочерью императора.
Лиутпранда не было среди послов, когда император представил им Феофано. Аспасия, совсем не заметная в блеске Феофано, искала его, но его не было. Не могла она и поговорить ни с кем из послов. Как и Феофано, она находилась далеко от них, за рядом женщин и евнухов: можно было смотреть, восхищаться, но не прикасаться и не разговаривать. Это случится потом, когда переговоры завершатся и Феофано будет предоставлена заботам послов. Аспасия успокаивала себя, что отсутствие Лиутпранда ничего не значит. Он мог быть занят чем-то другим. Он мог, наконец, не выходить на улицу в такую погоду, отвратительную византийскую погоду, когда порывистый ветер из Скифии приносил сырость и дождь. Некоторые западные послы уже страдали жестоким насморком, а один, как заметила Аспасия, все время тер нос, чтобы не расчихаться. Наверное, старый умница предпочел остаться в тепле.
