Бренда Джойс - Игра
В это мгновение он ненавидел и ее тоже.
С воплем ярости он повернулся и грохнул кулаком в стену. Катарина испуганно вскрикнула. Лэм снова и снова осыпал ударами стену, пока не почувствовал, как Катарина повисла на нем, рыдая.
Задыхаясь, Лэм уткнулся лицом в стену. Окровавленный кулак ужасно болел. Катарина обмякла, прижавшись к его спине. Ее сотрясали рыдания. Он ощущал слезы на собственных щеках. И первый раз в жизни он усомнился в себе.
Ему предстояло потерять все. Свою женщину, своего ребенка, свою жизнь.
И вдруг в нем проснулась какая-то неведомая сила.
Страх оставался, но его сердце наполнилось решимостью. Он должен обрести свободу — и обретет ее. Он вырвется отсюда, прежде чем Катарина совершит немыслимое и вернется к Джону Хоуку. Он не допустит, чтобы она отдала себя Джону или кому-то другому, надеясь добиться свободы для него. Он не позволит ей стать жертвой на алтаре политических игр, иначе он сам окончательно сойдет с ума.
Глава тридцать вторая
Хоукхерст
Прошел ровно год с того времени, как Катарина впервые посетила Хоукхерст. Тогда она была обручена с Джоном Хоуком. Казалось, с тех пор минула целая вечность. Она вспомнила, какой была простушкой как в отношении к жизни, так и в отношении к людям. Ей казалось, что с того времени она повзрослела лет на десять, не меньше.
Теперь она возвращалась в Хоукхерст при обстоятельствах, о которых тогда не могла бы даже помыслить.
Они медленно ехали по грязной ухабистой дороге, извивающейся среди пустошей. Хотя большую часть прошедшей недели Катарина ехала в экипаже, сегодня она настояла на том, что поедет верхом. Хоук нехотя согласился. Год назад эти овеваемые ветром серые пустоши казались Катарине живописными и даже романтичными. В этот раз они были заброшены и негостеприимны.
За ними уже виднелись каменные стены и черепичная крыша старинного особняка, и Катарина ощутила нарастающую панику. Ее жизнь стала каким-то сумасшествием. Как могла она оставаться женой Хоука, когда так отчаянно желала другого мужчину и носила в себе его ребенка? Которого, к тому же, собирались повесить. Как она могла?
Ее сердце словно сжали огромные тиски. Она рассчитывала, что Лечестер уговорит Елизавету простить Лэма. Боже милостивый, хоть бы ему это удалось. Он просто должен добиться успеха, но тоща и ей придется выполнить свою часть греховной сделки, заключенной между ними. Какой беспомощной она себя чувствовала. Совсем одинокой, потерявшей всякую надежду.
Они с грохотом въехали в мощеный двор в сопровождении дюжины всадников. Хоук помог Катарине спешиться.
— Моих родителей здесь нет. Они живут в нашем доме в Лондоне, так что сейчас вы не встретитесь с ними.
Катарина почувствовала облегчение, хотя ее слишком одолевали мысли о судьбе Лэма, чтобы думать о холодном приеме, который ей наверняка устроили бы родители Хоука.
— Я знаю, что вы устали, — сказал Хоук. — Почему бы вам не подняться отдохнуть в свою комнату? Если вы слишком измучены, вам не обязательно спускаться к обеду.
Катарина поймала его озабоченный взгляд. Почему он так добр, хотя как будто не менее несчастен, чем она сама?
— Благодарю вас. — Она повернулась, чтобы войти в дом.
— Катарина. Катарина остановилась.
Хоук испытующе глядел на нее.
— Мы должны оставить прошлое позади, — медленно произнес он. — Я знаю, что это будет непросто — и для меня, и для вас тоже, но мы должны попытаться. — Он вынудил себя улыбнуться, все еще не спуская с нее глаз.
Катарина не знала, что ответить. В это мгновение, в этом дворике, обогреваемом теплым весенним солнцем, она поняла, что прошлое навсегда останется с ней.
— Мы должны попытаться, — твердо сказал Хоук, не дождавшись ответа. — Думаю, будет лучше, если ребенок родится здесь, в Корнуэлле, вдали от двора — и совсем не по той причине, о которой думает королева. И даже после его рождения вам следует оставаться в Хоукхерсте. Здесь вас никто не станет беспокоить. Со временем скандал забудется сам собой.
— Этого не произойдет, — возразила Катарина. — Так же, как с моей матерью. Они будут продолжать перешептываться обо мне даже после моей смерти.
— Нет, — уверенно сказал Хоук. — Скандал утихнет, хотя на это могут уйти годы. Но когда вы подарите мне детей, когда мы будем счастливы, люди перестанут злословить.
Катарину терзала совесть. Она не могла этого сделать. Джон Хоук был хорошим человеком, но она никогда не будет счастлива с ним.
— Пообещайте мне, Катарина, — сказал Хоук, — что вы оставите прошлое позади, забудете пирата и постараетесь быть мне хорошей женой.
Катарина обхватила руками свой вздувшийся живот. Разум подсказывал ей, что нужно солгать, сказать то, что требовалось, но она просто не могла. Она никогда не забудет Лэма. Никогда.
У Хоука дернулось правое веко.
— Вы не дадите мне обещания, которого я прошу? Хотя знаете, на что я готов пойти ради вас и вашего ребенка?
Катарина с трудом могла говорить. Ее глаза налились слезами.
— Вы просите невозможного, — прошептала она. Он вскрикнул.
— Мне очень жаль, — воскликнула она, — очень, очень жаль! Но я не могу забыть его, я никогда его не забуду, я люблю его, несмотря на все, что он сделал. Помоги нам всем Господь!
Хоук уставился на нее. Она тихо заплакала, невыносимо страдая. Он резко сказал:
— Его повесят, Катарина. И что вы тогда будете делать? Мечтать о призраке? — Он повернулся и ушел.
Катарина закрыла лицо ладонями, зная, что даже если Лэма повесят, она никогда не перестанет его любить.
Хоука всего трясло от гнева и недоумения. Он шел через двор, сам не зная, куда направляется, и заметил быстро приближавшегося к воротам Хоукхерста всадника. Хоук сразу узнал гнедую кобылку — и в то же мгновение Джулию. Он весь напрягся.
Джулия перевела лошадь на рысь и въехала во двор.
Прошло несколько месяцев с того времени, как он ее видел. Он насторожился, опасаясь не ее, а самого себя. Лучше бы она была старой, уродливой и сварливой и не глядела на него такими огромными, синими, обожающими глазами.
Он совсем забыл, что она была лучшей подругой Катарины. Теперь он понял, что Джулия может стать частой гостьей в Хоукхерсте, и эта мысль ему совсем не нравилась. Катарина с ребенком останутся жить в Корнуэлле, он будет пребывать при дворе, в королевской гвардии.
Джулия остановила свою игривую лошадку рядом с ним. Безупречность ее лица нарушали только два ярких пятна на щеках. Когда ее глаза остановились на нем, они словно вспыхнули. Он вдруг подумал о том, целовали ли ее когда-нибудь, но сразу же постарался отбросить эту мысль.
— Сэр Джон, — неуверенно произнесла она, еще больше зардевшись.
