Хозяйка Мельцер-хауса - Якобс Анне

В салоне стало оживленно. Оратору бурно зааплодировали, и все подняли бокалы, чтобы чокнуться за молодую художницу.

– Фрау Бройер? Где же вы? Где наш художник?

Тилли схватила подругу за руку и подтолкнула ее в нужном направлении. В тот момент, когда Китти увидела столько обращенных на нее взглядов, на ее лице засияла блаженная улыбка.

– Здесь! – радостно воскликнула она, подняв указательный палец в воздух, как будто она была в школе. – Здесь. Я здесь. Счастливая и гордая. Готовая к любым подвигам… О, я люблю вас всех.

Тилли с улыбкой наблюдала за ее триумфальным шествием в гостиную, где госпожа Вислер по-матерински прижала ее к груди, пролила слезы умиления и затем произнесла тост в ее честь:

– За нашу юную художницу, отпрыска аугсбургской семьи и дочь моей самой дорогой подруги Алисии…

Когда Тилли вернулась в коридор, Жерар Дюшан уже ушел. Эрнст фон Клипштайн с огорченным выражением лица стоял у двери, но, казалось, снова засветился от счастья, увидев вернувшуюся Тилли.

– Бедняга, – сказал он. – Мне было жаль его выпроваживать. Он действительно был в плену и только вышел на свободу.

– Но что ему здесь было нужно?

Он пожал плечами. Наверно, он увидел плакаты и прочитал на них имя Китти.

– Очевидно, он все еще питает к ней какие-то чувства. Представьте себе, Тилли: он спросил, правда ли, что ее муж погиб.

– Ах, – пробормотала Тилли. – И что вы ему ответили?

Клипштайн оставил вопрос без ответа. Вместо этого он предложил ей свою руку и повел ее в салон:

– А как насчет шампанского, Тилли? Должны же мы выпить за нашу художницу.

40

Маленькая Додо зажала уши обеими руками и скривила лицо. В вестибюле виллы барабанили молотком и стучали, убирали и передвигали всевозможные предметы, кричали и орали.

– Рооооза! – завопила Хенни, протягивая обе ручки, чтобы ее подняли. Роза Кникбайн выполнила желание малышки. Девочка была сверхчувствительна к шуму, и было ошибкой подниматься наверх через холл. Дождь снова залил дорогу в саду, и нужно было просушить и натереть кремом три пары детской обуви…

– Лео! Сейчас же иди ко мне! Убери этот молоток. Разве ты не слышал?

Лео неодобрительно посмотрел на свою няню. Ясно, что она сейчас опять испортит ему все удовольствие. Он с трудом поднял молоток, приложив при этом все свои силы, и был удивлен – как это работники так ловко орудуют этой тяжелой штуковиной, словно пушинкой.

– Лео! Не-е-е-т!

Роза шла слишком медленно: ей нужно было сначала поставить Хенни на пол, прежде чем она смогла схватить его. Лео использовал это время, чтобы ударить увесистым молотком по одной из железных деталей, прислоненных к стене, но сделал это неуклюже. Молоток выпал у него из рук, ножка железной, выкрашенной в белый цвет кровати соскользнула, за ней последовали две других, и все это с грохотом разлетелось по полу. Две коробки с постельным бельем и шерстяными одеялами, сложенные на полу, покачнулись, но остались на месте.

– Лео! Ради бога! Лео! Где ты?

У Розы чуть не разорвалось сердце. Мальчик оказался под железными кроватями? И они раздавили его? Он мертв? Или изуродован на всю жизнь?

Лео присел на корточки рядом с устроенным им беспорядком и громко закричал, глядя перед собой. Он продолжал выть, пока Роза ощупывала его, ведь он мог пораниться, и в отчаянии спрашивала, что у него болит. Голова? Живот? Ножка?

– Буэээээээ!

Подбежали два работника – посмотреть, что случилось, и сказали, что малыш еще хорошо отделался. Они ловко поставили обе верхние и нижнюю часть кровати к стене, посоветовав Розе лучше смотреть за малышами.

– Здесь работают! – прокричали они ей вслед, когда вместе с тремя воющими детьми она направилась к лестнице. – Здесь не детская площадка!

По широкой парадной лестнице навстречу ей шла Мари Мельцер, собиравшаяся на фабрику. С другой стороны подбежали Элизабет фон Хагеманн и испуганная громким ударом и детским криком фройляйн Шмальцлер.

– Что он опять натворил? – Мари взяла своего мальчика на руки. Лео прижимал заплаканное лицо к ее свежевыстиранной белой блузке, выдавливая слоги, которых никто не понимал:

– У… хэ… хэ… фи… ауаааа!

Лиза подняла рыдающую Хенни – свое маленькое солнышко, свою сладкую девочку – на руки.

– Как ты только могла, Роза! – возмутилась она. – С детьми могло случиться бог знает что!

– Да ничего же не случилось, – скулила Роза. – Лео плачет только потому, что испугался.

– Нет, – возразила Мари. – У него в пальце заноза. Видите?

– О, боже…

Фройляйн Шмальцлер сказала, что у каждого ребенка есть ангел-хранитель, который защищает его от бед, на что Роза тихо добавила, что ангелу-хранителю Лео приходится трудиться днем и ночью. Мари с большим трудом оторвала от себя плачущего Лео и передала его няне. Ей помогло обещание, что наверху его ждет бабушка с медовым печеньем.

– Весь в нашего отца! – вырвалось у Лизы, когда няня с тремя малышами ушла.

Взглянув на мокрые пятна на своей блузке, Мари добавила, что, может быть, Лео похож на ее мать.

– Я мало что о ней помню, – с улыбкой сказала она. – Но говорят, что у нее была железная воля.

– О, среди Мейдорнов тоже были особы, которых на мякине не провести, – вставила фройляйн Шмальцлер. – Я часто вспоминаю то время, когда еще жила в поместье в Померании, а барон фон Мейдорн, царство ему небесное, командовал полком…

Лиза в мыслях уже опять окунулась в работу. Деревянные перегородки, к счастью, уже убрали, а зимой их порубят на дрова для печи. Быстрее бы уж пришли грузовики и увезли кровати и матрасы! Их хотели распределить по больницам, а оставшееся бесплатно раздать нуждающимся семьям. Красный Крест собирал постельное белье и шерстяные одеяла, а также ведра, ночные горшки, тазы, чашки с носиками и деревянные костыли. Все эти вещи сейчас складывались перед входом.

– Эта была благословенная работа, – вздохнула Элеонора Шмальцлер, заглянувшая в холл. – Но сейчас я ни о чем так не мечтаю, как еще раз увидеть этот прекрасный холл в его первоначальном виде.

Лиза считала так же. Через несколько дней все будет готово. Однако прислуге придется еще потрудиться: одна уборка чего стоит. А роскошный инкрустированный пол – в каком он ужасном состоянии…

– Что вы имели в виду, говоря «еще раз», фройляйн Шмальцлер? – поинтересовалась Мари. Домоправительница по-прежнему держалась ровно, но за последние месяцы она страшно похудела, и на ее руках проступили толстые синеватые вены. Элеоноре Шмальцлер вот-вот должно было исполниться семьдесят.

Экономка посмотрела на Мари и Элизабет своими умными серыми глазами. Ее взгляд все еще был проницательным и, казалось, мог проникнуть в душу человека. На эту удивительную способность не повлияло даже то, что радужная оболочка ее глаз в последнее время помутнела.

– У вас хороший слух, фрау Мельцер, – произнесла она и примирительно улыбнулась. – Вы помните наш первый разговор тогда? Прошло почти пять лет с тех пор, как на вилле появилась робкая субтильная девочка, которая стала помощницей на кухне. О, я сразу поняла, что в вас было что-то особенное. И я была права.

– Тогда я просто трепетала перед могущественной домоправительницей, – с улыбкой вспомнила Мари.

– А сегодня? – спросила Элеонора Шмальцлер.

– Сегодня я по-прежнему считаю вас ответственным человеком, во многом благодаря стараниям которого держится вилла. Невозможно представить, как бы мы без вас…

– Ну что ж, – сказала Элеонора Шмальцлер. – Мы с вами понимаем, что пришло время прощаться.

Мари молчала, и Элизабет тоже. Конечно, они понимали это. Они не раз говорили с Алисией о фройляйн Шмальцлер. Мельцеры были готовы предложить ей выйти на пенсию и остаться на вилле. Кроме того домика, где жила Августа со своей семьей, было еще два небольших строения. Одно из них они могли бы отремонтировать для нее. Там были две небольшие комнаты, печное отопление, кухня, чердак, маленький садик. В случае необходимости она могла бы посещать виллу и по-прежнему сидеть вместе со всеми за кухонным столом…