Роксана Гедеон - Дыхание земли
– Жан, милый мой, я спасу тебя. Обязательно. Верь мне. Сейчас приедет доктор.
Мне казалось, я услышала какой-то шум во дворе и, шатаясь, сошла вниз. Оказалось, что вернулся Люк. Он искал доктора д'Арбалестье повсюду, был даже в Сен-Бриё, но никто не знал, то ли врач находится у какого-то больного, то ли вообще уехал из Бретани. Я нашла в себе силы послать другого человека снова на поиски и подняться наверх, к сыну. Там я стала на колени и пробормотала слова из молитвы. Голос у меня слабел, голова шла кругом, и вскоре я поняла, что не помню молитвы до конца. Или просто не могу вспомнить. Слова Жанно звоном раздавались у меня в ушах: «Ма… спаси меня, пожалуйста!» Особенно это последнее слово – такое по-детски беспомощное. Обессилев, я рухнула на пол, закрывая лицо руками, и слезы заструились у меня по щекам.
– Пусть я умру, – прошептала я одними губами. – Пусть я умру, Господи! Пусть он поправится!
На этот раз Маргарита не тревожила меня и не пыталась ободрить. Я сама не знала, сколько вот так пролежала на полу ничком, оцепенев от отчаяния. Я слышала дыхание Жанно – громкое, прерывистое, хриплое. И еще его стоны, каждый из которых разрывал мне душу. Мне казалось, что сердце у меня останавливается. Мало-помалу становилось темно. Сумерки заполняли комнату, надвигались, как что-то страшное, неотвратимо-зловещее. Сам приход ночи казался мне предвестником несчастья.
Снова шум донесся со двора. Как будто топот копыт. Я насилу встала – сначала на колени, потом на ноги. В комнату заглянула Элизабет. Я безмолвно уставилась на нее.
– Кантэн привез доктора, мадам.
От неожиданности я подалась назад, так, что Маргарите пришлось поддержать меня, иначе я бы упала. Кантэн привез доктора – именно Кантэн, на которого я меньше всего надеялась!
– Вот видите, – проговорила Маргарита. – Бог и услышал вас.
Я поглядела на нее, медленно уясняя ее слова. Потом воскликнула с жаром:
– Да! Да! Ты права! Я ведь молилась! Не может быть, чтобы Господь оставил мальчика!
Врача, которого привез Кантэн, я раньше никогда не видела. Тощий, высокий, с воротником, обсыпанным табачными крошками, он быстро вымыл руки и прошел к ребенку. Я нашла в себе силы пробормотать:
– Как мужественно с вашей стороны, сударь… то, что вы приехали в такой час.
Он ничего не ответил, склоняясь над мальчиком. Я напряженно следила за каждым его жестом. Резким движением запрокинув Жану голову, он заставил его разжать зубы и открыть рот. Ребенок застонал так, что я чуть не сорвалась с места, чтобы оттолкнуть врача. Маргарита удержала меня сердитым взглядом. Доктор некоторое время внимательно что-то рассматривал, потом оставил Жана и чертыхнулся.
– Что? – пробормотала я дрожащим голосом. – Что вы ска…
– Это дифтерия, сударыня.
Это слово потрясло меня. Оно звучало как смертный приговор, как эпитафия. Расширенными глазами, в которых застыл ужас, я смотрела на врача, не произнося ни слова. Он сказал так, будто отрубил, ничуть не заботясь о том, чтобы смягчить значение своих слов:
– Ребенок умрет. Это дифтерия.
– Умрет? – переспросила я, не вполне осознавая то, что слышу. – То есть… вы не можете помочь?
– Ни я, ни кто-либо другой… Только чудо. Молитесь.
– Молиться? – снова переспросила я.
– Да. А еще, если хотите, я могу дать ребенку морфий. Так он будет меньше мучиться, когда начнется удушье.
Я не понимала, о чем он говорит. Что имеет в виду? Что же он за врач, если не может помочь, если сразу опускает руки? Нет, я не верила в это. Я обернулась к Маргарите, чтобы в ней найти поддержку. Мне казалось, она опровергнет слова врача. Пламя свечей запрыгало перед моими глазами. Лицо доктора, худое, вытянутое, казалось сейчас лицом Сатаны. Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но не произнесла ни звука. Мне казалось, будто кто-то ударил меня по голове, по самому солнечному сплетению. Всё вокруг словно закружилось. Я потеряла сознание и, уцепившись за руку Маргариты, тихо сползла на пол.
3
Наступил мрак. Вернее, наступила ночь, но она была так страшна своей темнотой, что я была не в силах называть ее ночью. Раздался бой часов, звоном отозвавшийся в моем мозгу.
– Мужайтесь, – услышала я голос врача.
– Нет… Я лучше умру.
– Вы молоды. А дети часто умирают.
Мне казалось возмутительным то, что он говорит. Да как он смеет приравнивать Жана ко всем остальным детям? Неужели он не понимает… какой Жан особенный? Такого ребенка нельзя ни с кем равнять! Он мой! И я не дам ему умереть, ни за что!
Не глядя на меня и собирая инструменты, врач произнес:
– Что вы скажете насчет морфия?
– Вы хотите усыпить моего ребенка? Убить его?
– Я хочу облегчить его страдания.
– Я запрещаю вам это.
– Что ж… Ничего иного я предложить не могу. Медицина в этом случае бессильна.
– Вы уезжаете?
– Да. Здесь сейчас нужен не я, а священник.
Я едва удержалась, чтобы не ударить его. Только таких слов мне и не хватало! Я рванулась к звонку, с силой тряхнула его и сказала вошедшей экономке:
– Проводите этого господина. И заплатите ему за его услуги.
Дверь за ними закрылась. Мне показалось, что я чувствую облегчение от ухода этого человека. По крайней мере, никто не станет твердить мне на ухо, что Жан умрет. Это просто невероятно. Это не может быть правдой. И мне не нужны вороны, накликающие беду!
– Моя любовь защитит его, – пробормотала я поднимаясь. Мельком взглянув на часы, я увидела, что сейчас уже десять.
Маргарита вышла из комнаты Жана. Я вопросительно посмотрела на нее.
– Он задыхается, – прошептала она, не сдерживая слез. – Дифтерия… Это так страшно!
– Не страшнее, чем оспа или корь. От них же поправляются!
– Бывает… Надо позвать отца Ансельма.
Таких слов я от Маргариты не ожидала. В упор взглянув на нее, я прошептала:
– Уходи. Ты не нужна мне сейчас.
– Я не могу уйти. Я люблю его, как внука!
– Но ведь ты уже похоронила его. А я даже не думаю ни о чем подобном!
Шатаясь, как пьяная, Маргарита вышла, прижимая к лицу платок. Я вошла в комнату сына, села на краешек постели. Глаза у меня были сухие. Но я почувствовала, как ужас ледяной рукой снова сжимает сердце, как все во мне цепенеет. Дрожь пронзила все тело. Пересиливая себя, я взяла Жана за руку. Он оттолкнул меня. Голова его металась по подушке. Я подняла голову и снова произнесла слова молитвы. Ведь тогда Бог прислал доктора… Если молиться искренне, от всей души, молитва обязательно будет услышана! И произойдет чудо. Сейчас я свято верила в это.
– Пить, – простонал Жанно.
Я взяла стакан и осторожно стала поить сына. Он проглотил всего несколько капель. Что-то тяжело заклокотало в его горле, он весь посинел, тело его изогнулось, как от невыносимой муки. «И я ничем, ничем не могу помочь!» – мелькнула у меня мысль. Жан задышал часто, хрипло, натужно, но синева не проходила, и я, честно говоря, не представляла себе, что будет дальше.
