Ирэн Фрэн - Набоб
Брахман продолжал:
— Наконец они вошли. Они перебили охрану. А потом пришли сюда. Я ничего не мог сделать… Он не страдал.
— Дальше, — сказала Сарасвати.
— Женщины зенаны поняли, что их ждет. Знатные люди, находившиеся во дворце, сражались до последнего, но ты же знаешь, что они неспособны были воевать!
— Дальше! — опять вскричала царица.
— Они сложили огромный костер и разожгли его. Была уже почти ночь. Они бросились в огонь вместе со своими детьми.
— Мохини, — пробормотала Сарасвати.
— Все, госпожа, все без исключения, даже маленькая Парвати. Они же были раджпутками, ты же знаешь, женами воинов.
— Чепуха! Все это только пустые слова! Я тоже жена воина, воительница, и ты это знаешь. Времена изменились, брахман, ты это тоже знаешь, но притворяешься, что это не так! Этим фиранги в красных камзолах наплевать на все, даже на эти подвиги славы! Они хотят нашей смерти! Но я буду жить! Я буду жить, слышишь, брахман?
— Потом они спустились обратно в долину, — продолжал Мохан, казалось, не слушая ее. — Они обезумели, как будто потеряли власть над собой. Они ринулись к торговцам, за драгоценностями. И тогда задрожала земля. Это было ночью…
— Кали, Кали, — сказала Сарасвати.
Брахман покачал головой.
Она отвернулась и пошла к выходу.
— Куда ты? Я хочу быть с тобой!
Мадек прокричал, провопил эти слова, которые жили в нем уже долгие недели, но он боялся высказать их, боялся, что они отдалят от него царицу, подействуют еще хуже, чем нарушение этикета. Однако катастрофа пощадила их обоих. И он больше не сомневался, что им как паре предстоит теперь высокое и светлое существование, как и должно быть для того, чтобы снова возродить мир. Годх, раджа, его сын, его стража, зенана — все они погибли. А он, Мадек, разве не жил все это время от смерти до смерти, от катастрофы до катастрофы? Один Пондишери чего стоил… Это было слишком тяжело, ему нужно было, по крайней мере, высказать свою страсть, дойти до предела собственного безумия, такого же, как то, что охватило совершивших здесь все эти убийства, безумия, допускаемого природой и разлитой в ней отравой, — а потом возродиться, вместе с Сарасвати.
Но она не слышала его, царственно шагая по коридору. Он последовал за ней. Она вышла во двор и направилась к маленькому навесу.
— Может быть, они хотя бы пощадили его лань?
Мадек вспомнил: у раджи действительно была любимая лань, которую он иногда подзывал к себе из сада, и любил, чтобы она, вместе с водопадами и музыкой, украшала его поэтические размышления. Но почему Сарасвати вспомнила об этом животном?
— Дай мне твой кинжал, Мадек-джи.
— Ты что, с ума сошла?
— Успокойся. Я хочу жить. Дай мне твой кинжал, а не то мне придется взять какой-нибудь из кинжалов стражников.
— Ты же не станешь осквернять себя, прикасаясь к трупу!
— Ты так думаешь?
Он протянул ей оружие.
— Иди сюда, милая лань, иди сюда…
Испуганное животное, должно быть, узнало ее и последовало за ней. Тогда Сарасвати бросилась бежать по коридору; лань тоже побежала, время от времени царица останавливалась и гладила ее по шее.
Скорее из страха потерять ее, нежели из любопытства, Мадек старался поспевать за ней.
— Оставь меня, Мадек.
— Нет, не могу.
— Мадек, я очень тебя прошу, уходи… Ты не сможешь понять, ты — фиранги!
— Нет.
— Хорошо. Но ты сам этого хотел.
Они вошли во двор, где находились святилища. На удивление, здесь не было ни одного трупа. Сарасвати без колебаний направилась к маленькому храму и осторожно открыла его позолоченные двери. За ними оказалась статуя богини с искаженным лицом. Она танцевала, стоя на безжизненном теле какого-то бога, высунув розовый язык. Вся в крови, она размахивала множеством рук, в каждой из которых держала ожерелье из черепов. Долго ли молилась Сарасвати? Мадек этого не запомнил. Она сняла с шеи золотой амулет, втоптала его в землю, еще раз погладила лань, потрепала ее по шее и внезапно вонзила кинжал в горло животного. Кровь брызнула на ее сари, и она засмеялась:
— Видишь, Мадек, теперь я — Кали, я принадлежу ей. Кали, только ей одной!
Это прозвучало вызывающе. Мадеку стало страшно, он решил, что она сошла с ума, вспомнил другую сцену смерти, там, в Пондишери, ту женщину, что выкрикивала имя Угрюма, она тоже хотела облегчить свое отчаяние смертью. Но Сарасвати не была сумасшедшей. Она спустилась по ступеням храма и взяла его за руку:
— Пойдем, Мадек-джи, мы уезжаем.
Пока Мохан готовил во дворе погребальный костер, Сарасвати пересчитала свои украшения и сари. Их никто не тронул, им нужны были только жизни обитателей дворца. Конечно, охрана какое-то время сопротивлялась, но резня явно закончилась еще до того, как началось землетрясение. При первых же толчках враги в ужасе бежали из крепости, некоторые даже выбрасывались из окон, и это их трупы лежали на склоне скалы.
— Они не захотели убивать меня, — сказал брахман. — Таким образом они думали откупиться в будущих жизнях. Горе им!
Мадек обыскал все закоулки дворца и обнаружил в погребе живых — пятьдесят стражников и несколько служанок зенаны. Самое трудное было убедить их в том, что опасность миновала, и заставить выйти из убежища. Им тут же приказали собрать все трупы и принести дерево, чтобы сжечь их на погребальном костре в центральном дворе. Но эта задача оказалась не из легких: столько разных людей, принадлежащих разным кастам, не могли быть сожжены вместе…
Мадек знал, что Сарасвати разрешит это затруднение без колебаний.
— Брахман! Пусть их сожгут всех вместе! Властью меча!
Тот озадаченно посмотрел на нее:
— Я подчинюсь тебе. Но это дурно. Это противоречит закону дхармы.
— Противоречит закону дхармы! — засмеялась она. — У фиранги смерть одинакова для всех!
Мадек хотел было возразить, что бедных и богатых не хоронят в одной земле и надгробия на их могилах не одинаковые, но справедливо рассудил, что сейчас не время для подобных рассуждений, и тоже стал собирать дерево. Спустя два часа во внутреннем дворе пылали два костра. Маленький был погребальным костром Гопала. Другой, огромный, был предназначен для остальных. Они стащили во двор все что только можно было найти во дворце деревянного, потом как попало свалили в кучу трупы. Едва догорел маленький костер, Сарасвати крикнула:
— Запрягайте слонов!
— Госпожа, — застонал брахман. — Куда ты едешь?
— Я бегу из этого проклятого города. Если хочешь, поедем со мной.
— А фиранги?
— Фиранги последует за мной.
Мадек ошарашенно посмотрел на нее:
