Непокорная фрау Мельцер - Якобс Анне

Пауль изо всех сил старался сохранять спокойствие, прогуливаясь по корпусам фабрики с Себастьяном Винклером. Если бы речь не шла о счастье его сестры Лизы, он без церемоний выставил бы этого надоедливого человека. Уже когда Себастьян появился сегодня утром в приемной, возникли разногласия. Он, как утверждал, совершенно случайно заглянул через плечо госпожи Хофман, когда она печатала текст, и сразу же обнаружил орфографическую ошибку. Она написала «Maschiene» вместо «Maschine», конечно, случайно, ведь Хофман была опытная секретарша.

– Что-то здесь не так, дорогая, – словно учитель, заметил Себастьян.

– Этого не может быть.

Но, конечно, учитель был прав, и госпожа Хофман обиделась.

Не слишком хорошее начало, подумал Пауль. И так же все и продолжилось. Как могло случиться, что Лиза, которая была такой впечатлительной натурой, выбрала этого зануду? Пауль уже стал злиться, когда Винклер, зайдя в расчетный отдел, заявил, что арифмометры полностью устарели, а лампы светят недостаточно ярко. Из-за этого у сотрудников испортится зрение. Неужели он не заметил, что почти все сотрудники были в очках?

Этажом выше, в бухгалтерии, он проверил печку и пожаловался, что рядом нет ни дров, ни угля.

– Сейчас конец апреля, господин Винклер. На улице тепло, сотрудники вынуждены открывать окна.

Себастьян проверил окна и обнаружил, что большинство рам за зиму перекосились и их заклинило. Кроме того, звук, доносящийся со двора, был слишком громким; нельзя было работать при таком шуме.

Бог ты мой, подумал Пауль. Если я сейчас проведу его по цехам, он потребует, чтобы все станки работали бесшумно, потому что иначе у рабочих пострадает слух. При этом покупая новые станки, он всегда уделял особое внимание тому, чтобы они были тише старых. Но производственный цех – это не кладбище.

– Сколько рабочих здесь занято?

– Около двух тысяч. Текущие цифры в бюро.

– А служащих?

Он собирался засыпать его вопросами? Зачем ему все знать, этому безработному учителю? Он вел себя так, словно Пауль хотел продать ему фабрику. Вероятно, экскурсия Винклера по фабрике была не самой удачной идеей – теперь, по всей видимости, он вообразил, что должен помочь бедным, порабощенным и эксплуатируемым рабочим добиться своих прав.

– Около шестидесяти.

– Есть ли профсоюз?

А, этот вопрос он ждал!

– Конечно. Как предусмотрено конституцией.

В ткацком цеху было слишком шумно, чтобы услышать хоть что-то, поэтому Пауль прошел по центральному проходу, поздоровался с несколькими мастерами и поспешил перейти в другой конец зала.

А что сделал Себастьян Винклер? Он просто остановился, повернулся к одной из работниц и начал с ней разговор. Конечно же, мастер вмешался, иначе пришлось бы остановить станок, потому что две бобины пряжи закончились и их нужно было быстро заменить.

– Там внутри ужасно шумно! – кричал Себастьян через весь двор, когда они вышли на улицу.

– Здесь вы снова можете говорить нормально, – заметил Пауль.

– Прошу прощения.

Он решил не показывать Себастьяну цех с кольцевыми прядильными машинами и сразу привести его в столовую. Столовая была его гордостью, так как к ней была пристроена кухня, которая ежедневно предлагала рабочим горячие блюда, различные – конечно же, безалкогольные – напитки и даже десерт. Хотя десерт готовили только три раза в неделю. По пятницам была рыба, обычно сельдь, соленая или маринованная, с картофелем и свеклой. В субботу готовили тушеное мясо с бобами.

– Очень хорошо, – похвалил Себастьян. – Сколько длится обеденный перерыв? Полчаса? Это довольно мало. Как можно кормить столько рабочих одновременно?

– Рабочие обедают в разное время. Чтобы не останавливать станки.

– Понятно. Окна нужно было бы помыть. И не станет ли здесь слишком жарко летом? Может быть, стоит повесить занавески или жалюзи.

Пауль мрачно молчал, размышляя, не захочет ли теперь Винклер установить в столовой плюшевые кресла и диваны для отдыха.

– Я думаю, что рабочие предпочтут получать больше денег, чем сидеть в столовой с шелковыми занавесками и комнатными растениями на подоконниках.

Себастьян слегка улыбнулся и заметил, что, возможно, и то, и другое одновременно достижимо.

– Здоровая и приятная рабочая атмосфера – это не только вклад в более справедливый мир, она также способствует энтузиазму трудящихся.

– Конечно.

Именно ему этот всезнайка должен был сделать такие замечания. Разве он не спорил по этим самым вопросам со своим отцом? Разве он не убеждал Эрнста фон Клипштайна, который требовал меньше платить людям, чтобы снизить цены на ткани по сравнению с конкурентами? Он представил себе, как бы его покойный отец набросился сейчас на этого Винклера, и невольно улыбнулся. Папа всегда придерживался мнения, что нельзя «баловать» рабочих. Чем больше ты им предлагаешь, тем больше они хотят – и это заканчивается тем, что в итоге они требуют огромные зарплаты, не выходя на работу.

– Полагается ли рабочим оплачиваемый отпуск?

– Три дня в году. Служащим – шесть дней.

– Это хоть что-то.

С Пауля было достаточно. Он очень хотел оказать Лизе эту услугу, тем более что у него сложилось впечатление, что Себастьян Винклер – надежный человек. Возможно, так оно и было, но у Винклера оказались свои причуды.

– Мы живем не в советской республике, господин Винклер! – решительно заявил он.

Это прозвучало четко, и Себастьян все понял. Он склонил голову, и в его чертах лица появилась печаль. В свое время в короткий период существования Аугсбургской республики Советов он занимал руководящее положение и позже поплатился за это тюрьмой и безработицей. Ему еще повезло, другим было значительно хуже.

– Я знаю об этом, господин Мельцер, – сухо парировал он. – И все же я не готов отказаться от своих идеалов. Лучше я буду выполнять самую черную работу.

Пауль видел, что вся его миссия под угрозой, а Лиза в слезах. Поэтому он сделал над собой усилие, чтобы пойти на компромисс.

– Что ж, многое было не так уж и плохо, я охотно признаю. И некоторые из требований Советов были включены в конституцию республики.

Себастьян задумчиво кивнул, и Пауль понял, что ему сейчас хотелось сказать: «Слишком мало». Но он не рискнул.

– Я никогда не жалел, что удалось предотвратить планировавшуюся экспроприацию крупного капитала, – сказал Пауль с ухмылкой.

– Я тоже, – к его изумлению, согласился Себастьян. – Это мера, которую нельзя воплотить на практике сегодня или завтра. Именно те, кто находится в самом тяжелом положении, больше всего пострадают от возникшего хаоса.

– Так и есть. Могу я попросить вас пройти в мой кабинет для короткой беседы, господин Винклер? Я думаю, что госпожа Хофман уже пришла в себя от испуга и готова предложить нам кофе.

Себастьян проявил искреннее сожаление из-за случившегося недоразумения. Поднимаясь по лестнице в административном здании, он объяснил, что является неисправимым педантом. Особенно когда дело касалось немецкой орфографии и синтаксиса.

– А как насчет цифр?

– Когда я был мальчиком, я хотел изучать математику, вычислить движение звезд.

Боже мой. Было бы лучше, если бы он увлекался тройным правилом, изучал дроби или бухгалтерский учет. Но он, кажется, не был глупым – возможно, быстро научится. Но сначала он должен был этого захотеть, в этом была проблема. Проблема Лизы. И, следовательно, его собственная тоже.

– Кофе для меня, пожалуйста, не очень крепкий.

Генриетта Хофман вернулась в приемную, чтобы принести кофейник с горячей водой. Себастьян горячо поблагодарил ее, но она осталась невозмутимой. Досадно – на какое-то время он испортил с ней отношения.

Они расположились в кожаных креслах, держа в руках чашки с кофе, и немного поговорили о пустяках. О том, что наконец-то наступила весна и буковые деревья зазеленели. Что маленький Иоганн уже набрал полфунта и улыбается каждому, кто наклоняется над его колыбелью. Что немецкая экономика набирает обороты, а Рурскую область скоро окончательно очистят от французов. Наконец Пауль решил, что пора перейти к делу – ведь еще оставалось много работы.