Жорж Санд - Даниелла
Не зная местности, я не мог хорошенько понять предложенного плана действий. Медленно и без шума въехали мы в подземную галерею, устланную соломой; она так высока и просторна, что двое всадников легко едут в ней рядом. Эта галерея вырыта в сплошном, мягком торфяном грунте, точно так, как римские катакомбы. Следуя направлению почвы, она так круто спускается вниз, что, если бы не солома, лошади наверное стали бы скользить. Вскоре им стало еще труднее идти: мы попали в длинную полосу воды, о которой говорил нам Фелипоне. Тут был и конец склона. Фелипоне соскочил в воду, взял на руки свою толстенькую жену и исчез в боковом коридоре, который выходит прямо в погреб его дома.
Мы продолжали потихоньку продвигаться в открытой галерее, ведущей довольно далеко за парк. Орландо держал в руке зажженный факел. Несмотря на сырость некоторых закоулков, воздух был так редок в подземелье, что мы задыхались от жара. Таким образом мы проехали еще четверть часа и вдруг очутились в совершенной темноте: увидев далеко впереди себя слабый свет месяца, Орландо потушил факел. Вскоре мы все заметили тот же свет и остановились. Мы находились в небольшой, заброшенной часовне, полузарытой в обвалах земли и камней. Выезд из нее ведет в поле, отделяющее Мондрагоне от камальдулов.
Итак, огромная галерея, которую недавно открыл и прочистил Фелипоне, упиралась в здание, находившееся у него под надзором и под ключом, между тем как никто не подозревал отверстия, сделанного им в этой часовне, для сообщения с подземным ходом. Когда мы подъехали к часовне, Фелипоне был уже там и открыл нам вход, в то же время старший из его племянников, Джианино, сторожил в поле.
Мы сошли с лошадей и провели их под уздцы через часовню, коей пол был также устлан соломой. В совершенной тишине выехали мы под тень старых плодовых деревьев, разросшихся вокруг этого маленького здания.
Так же тихо снова сели на коней. Фелипоне вывел из кустов маленькую лошадку, подобную той, которая была подо мной, и пущенную в поле заранее, под предлогом паствы. Вместо седла на ней было сложенное одеяло, с привязанными к нему веревочными стременами. Мызник ловко вскочил на нее и поехал вперед, наказав нам не трогаться с места минут с десять. Доктор очень хорошо знал дорогу.
До сих пор я не отдавал себе отчета в наших действиях. Мне казалось, что благоразумнее было бы выходить из засады поодиночке или попарно, бежать куда-нибудь подальше от сторожей и, назначив где-нибудь общее сборное место, пробираться туда втихомолку с тем, чтобы там уже сесть на лошадей; но, рассмотрев хорошенько местность, которую мы проходили, и припомнив все подробности перехода, я убедился, что иначе действовать было невозможно.
Во-первых, если бы сторожившие нас солдаты встретили нас даже лицом к лицу, то и тогда не вдруг бы распознали мондрагонских пленников в этой толпе верховых людей. Во-вторых, избранная нами дорога была как бы удобнейшим продолжением подземного хода. Вероятно, Не без намерения путь из часовни выходил в узкую, тенистую долину, род оврага, дно которого поросло болотистой травой, заглушавшей топот лошадей и не сохранявшей следа их. В те времена, когда замок был настоящей крепостью, жители Мондрагоне, вероятно, пользовались этим благоприятным обстоятельством. Тогда, вероятно, все пространство, заключавшееся в пределах Монте-Порцио, было засажено деревьями.
Я вспомнил, что мы будем проезжать через голые вершины Тускулума, и, сообразив, что, вероятно, на этом пункте нам придется проскакать во весь опор сквозь целый отряд жандармов, я ощупал чушки своего седла, удостоверился, что там были пистолеты, и приготовился воспользоваться ими при первой надобности.
В эту минуту Фелипоне возвратился и велел нам ехать шагом в гору по песчаной дороге, направляясь прямо к Тускулуму и оставляя влево монастырь Камальдулов. Он никого не встретил и не видал; путь был свободен, и благоразумие требовало покамест ехать ровным и спокойным шагом.
Не торопясь, но безостановочно, проехали мы по торной дороге и, никем не замеченные, достигли оврага, поросшего высоким кустарником и подходящего к заднему фасаду тускуланского театра. Тут мы опять были совершенно закрыты; узкая дорога, очень ровная, но крутая, мешала нам ехать попарно. Каждый из нас вооружился пистолетом или ружьем и наблюдал правую сторону. Слева был только пустой овраг.
Тесная и неровная местность, открывавшаяся нам при тусклом свете луны, была чрезвычайно угрюма. Этот вид и среди белого дня уже довольно мрачен, ночью же это такая западня, что Брюмьер пришел бы от нее в восхищение.
Лесистый овраг служит предместьем к. Тускулуму; я уже говорил вам, что дорога, лежащая через него, проведена еще в древности, — обстоятельство для нас очень важное в том отношении, что копыта наших лошадей застучали по угловатым мостовинам из лавы, которыми устилали некогда улицы латинских городов.
Однако, мы без всякой тревоги доехали до подножия креста, обозначающего высший пункт тускуланской цитадели. Тут мы остановились, чтобы осмотреть противоположный склон горы, с которой нам предстояло спускаться. Хотя площадка была совершенно открытая, однако, мы стояли в густой тени, отбрасываемой группой огромных камней, на которых утвержден крест.
Передо мной был превосходный вид, которым я столько любовался при закате солнца; древний театр, где я впервые встретил доктора в монашеской одежде, того самого доктора, который теперь увлекал меня за собой во все опасности своей страннической жизни; далее виднелись зубчатые очертания гор, покрытых серебристым отблеском луны. То были те самые вершины и ущелья, имена которых называл мне пастух Онофрио; я видел их только один раз, но так хорошо запомнил все неровные возвышенности этой страны, что даже один мог бы найти дорогу и верно немногим бы ошибся.
Мы поневоле должны были расстроить порядок шествия, чтоб вытянуться вдоль утесов; между тем Фелипоне снова поехал вперед, чтоб узнать дорогу. Я не мог равнодушно видеть, как этот добрый малый один подвергался опасности за всех нас; я было собрался за ним следовать, но князь остановил меня.
— Мы не ради себя делаем эти предосторожности, — сказал он мне тихо. — С нами ведь едет женщина; из-за нее одной мы все осторожны; для нее-то я согласился и мызника подвергнуть опасности. Если б я знал дорогу, я сам занял бы его место; но я совсем незнаком с этой местностью. Кому-нибудь нужно идти вперед: одного довольно.
— Спасая такого ревностного патриота, как я, — сказал доктор, — Фелипоне служит отечеству. Если его убьют, он погибнет на поле чести!
Сказав это с самодовольным пылом, этот толстый красавец прибавил с сентиментальным цинизмом:
