Шерри Джонс - Четыре сестры-королевы
Хотя и не «чужак», Джон Монселл тоже бежал за пролив от обвинений в службе им и едва спасся от гибели.
Ричард краснеет:
– Мой мальчик еще молод. И верит россказням Симона о привилегии народа править.
– Я слышал, звучит очень убедительно, – замечает Генрих. – У Симона всегда был дар болтать языком.
– Да, и потому молодой Генрих с пользой проведет время во французской тюрьме, – говорит Элеонора. У Ричарда отвисает челюсть. – Ничего, Ричард, некоторое время вдали от влияния Симона ему не повредит.
– В тюрьме! – ревет Ричард. – Мой мальчик? О, это слишком!
Он садится, вдруг постарев, и видно, что ему действительно пятьдесят четыре года. Хорошо: пусть пострадает, как мучилась Санча, когда он оставил ее одну умирать.
– Мы должны покончить с этой войной. – Ричард пальцами расчесывает свои редеющие волосы. – Генрих, ты должен начать переговоры. Не так давно эти бароны пытались свергнуть нашего отца, и нас чуть не захватили французы. Англия не выдержит еще одной междоусобицы.
– Переговоры? – фыркает Элеонора. – Потому что Симон расхаживает с бандой негодяев и рушит замки? Эдмунд удержал Дувр, а Эдуард – Виндзор. – Она усмехается при мысли о налете Эдуарда со своими рыцарями на Новый Храм. Он сказал, что пришел за украшениями королевы, а оказавшись внутри, взломал и разграбил сундуки баронов – деньги Симона и его сторонников, тысячи марок в монетах и драгоценностях. Симон и его люди в бешенстве. И обвиняют королеву.
Элеонора смеется. Жаль, что не она предложила этот налет на Храм, его гениальный и дерзкий замысел принадлежал Эдуарду. Без этих сорвиголов, в том числе Генриха Германского, которые его только отвлекают, он становится замечательным принцем, дерзким, отважным и ловким. Когда-нибудь он станет прекрасным королем. Возможно, в свое время посмотрит в зеркало и увидит влияние матери.
– Речи Симона о «чужаках» возбуждают народ, – говорит Элеонора. – Теперь у простолюдинов есть кого презирать – кроме евреев.
– Не спеши смеяться, дорогая, – замечает Генрих. – Ты слышала об их новых требованиях? Они хотят, чтобы все английские замки вернули исконным англичанам. – Он вынимает пергамент и разворачивает его, щурясь на неразборчивый почерк Симона.
– А как же Лестер? Симон откажется от него?
– Все чужаки должны быть высланы из страны, кроме тех, которым позволят остаться.
– Боже, какой абсурд! – Элеонора проходит через комнату и смотрит из окна на море страдания внизу, на бедных лондонцев, думающих, что лицемер Симон де Монфор им поможет. – Генрих, с нами Сен-Поль со своими людьми, и они полностью нам преданы.
Сен-Поль немножко влюблен в Элеонору и сделает все, чтобы заслужить ее благосклонность. В свои сорок она не утратила обаяния.
– Кажется, ты любишь энергичные действия. – Глаза Генриха глядят настороженно.
– Раньше мы умиротворяли Симона, но потом он опять брался за старое. Теперь мы должны утихомирить его навсегда.
Ричард бледнеет. Элеонора понимает, что он думает о своем сыне во французской тюрьме. Как сторонника Симона, его не выпустят, если разразится война.
– Если Симона убить, он обретет образ мученика, – говорит Ричард. – Мертвым он станет значительнее, чем сейчас живой.
Генрих вздыхает, сворачивает пергамент и прячет обратно под одежду.
– Ричард прав. Мы не можем убить Симона и не можем его игнорировать. – За окном поднимается шум, будто там услышали слова короля. – У нас нет другого выбора, как начать с ним переговоры.
– Переговоры? – От взмаха Элеонориной руки на пол падает ваза и разбивается. – На наших сыновей нападают, а ты хочешь переговоров?
– Да. Для их же безопасности. – Генрих подходит к окну и смотрит на беснующуюся толпу.
– Ради бога, Генрих! Мы вели переговоры и разбирательства в суде, были решения на самом высоком уровне, и все в нашу пользу. Симон как дворняжка, вцепившаяся нам в горло, – не хочет отпустить, но боится, что мы тоже его укусим. Я говорю: давай укусим!
– Он муж моей сестры. Когда-то он был нашим другом.
– Он предатель и наш враг. Его нужно остановить.
– Но он друг короля Людовика, – возражает Ричард. – Если мы причиним ему вред, испортятся отношения с Францией.
– Ты вечно стремишься к миру, Ричард. Особенно когда твой сын в стане врагов.
Его глаза омрачаются.
– Ты своим женским сердцем должна понять мое желание защитить его.
Опять женское сердце! Как будто у женщины только сердце и никаких мозгов.
– Когда у меня двое сыновей осаждены и сражаются за свою жизнь и будущее Англии? Мое «женское сердце» приказывает мне сражаться за моих сыновей. Что я и собираюсь делать.
Она швыряет платье, которое вышивала, – бесполезное, глупое занятие, полнейшая чепуха – и с вызовом смотрит на мужчину, которого любила почти тридцать лет. Его набрякшее веко дергается. Постаревшее лицо начинает обвисать. Что она собирается делать? – спрашивает он.
– Я собираюсь присоединиться к Эдуарду в Виндзоре. Ему нужна поддержка, Генрих, а не эти бесконечные колебания. Это и его королевство. Пойдем со мной!
Она протягивает ему руку. Но он не берет ее.
– Сегодня я послал нашим сыновьям указание сдать замки.
– Генрих, нет!
– Это королевство тяжело больно. Возможно, умирает.
– А все из-за Симона. Уничтожь его – и уничтожишь болезнь.
– Он как горгона Медуза, – говорит Ричард. – Отсеки ему голову – вырастет две.
– Полная чушь, и я устала от нее! – Она обращается к Ричарду с раздраженным вздохом: – Со своими предсказаниями судьбы ты похож на кричащего осла. Симон де Монфор не Медуза, а всего лишь наглый смерт-ный, и убить его не труднее, чем любого другого.
Ричард посылает Генриху тусклую улыбку:
– Разве я не говорил, что у нее женское сердце?
– Да, и благодарю за это Бога, – отвечает Элеонора. Их сочувствующие взгляды говорят ей, что Генрих и Ричард не будут бороться, что они решились на примирение. – И сейчас, увы, вижу перед собой слабый дрожащий орган, который называют мужским сердцем.
– Я не давал тебе разрешения уйти, – рычит Генрих.
– Не помню, чтобы я его просила. – Элеонора шагает к дверям.
– Ты не признаешь моей власти?
– Очевидно, да, если ты настаиваешь на капитуляции перед мятежниками.
– Я настаиваю на уважении к моему главенству. Я твой король, и я велю тебе остаться здесь.
– Как твоя королева, я отказываюсь. Симон хочет взять королевство себе, Генрих. И не остановится, пока не получит. Но Божьей милостью он не получит его, пока я здесь королева.
– Я могу остановить тебя, если пожелаю.
Она смотрит на него, сузив глаза, готовая к вызову – но тут вмешивается Ричард, готовый погасить ссору своим обычным потоком слов.
