Роксана Гедеон - Дни гнева, дни любви
– Т-с-с! Замолчите вы наконец! Это где-то здесь.
Я замолчала, понимая, что мы достигли нужного места.
– Близко граница! – сообщил Бернье.
Сложив руки лодочкой, он, к большому моему удивлению, прокуковал кукушкой так искусно, что из чащи донесся такой же птичий ответ.
А вот из кустов послышалось воронье карканье. Мэтр Бернье сломя голову бросился туда.
– За мной, мадам, за мной!
Он раздвинул ветви. Я увидела крестьянскую телегу, в которой похрюкивали два поросенка, и огромного крестьянина, в волосах которого запутались соломинки.
– Вы еще ждете, господин виконт! – обрадованно воскликнул мэтр Бернье.
Когда я поняла, что крестьянин, которого я вижу, оказывается, имеет титул виконта, меня сразу залила волна невыносимого стыда: за свое вымазанное картофельной шелухой лицо, за руки без перчаток, всю кошмарную одежду. Я готова была провалиться сквозь землю, напрочь забыв о том, что наряд виконта вряд ли выглядит лучше моего.
Виконт поклонился и произнес какую-то невероятно сложную немецкую фразу. Я поняла только одно – то, что нам надо спешить.
– Вы можете говорить по-немецки?
– Нет. Но, пожалуй, кое-что понять смогу.
– На всякий случай, если нас будут допрашивать, давайте условимся: вас зовут Тильда, меня – Ганс. Запомните это.
– А говорить… на каком языке мне говорить?
– Вам лучше молчать, мадам. Говорить буду я, у меня это лучше получится.
Я уселась на телегу на ворох соломы, как торговка, едущая на ярмарку. Кроме поросят, здесь под соломой лежали бочонки то ли с медом, то ли с вином.
– За декорации не беспокойтесь, тут все в порядке, – сказал виконт. – Что касается стражи, то она меня пропускает. Они уже знакомы со мной, я раз десять ездил туда-сюда, приучал к своему присутствию. Они думают, что я закупаю вино. Теперь я скажу им, что вы – моя жена.
– Почему же для вас все так просто? За что они вас любят?
– Я отдаю им один бочонок, чтобы избавиться от излишнего внимания. Впрочем, они пропускают всех крестьян.
– Даже сейчас, когда отношения между Францией и Швейцарией не слишком хороши?
– Даже сейчас.
Виконт долго гнал лошадь вверх по лесной дороге. Тряска была такой, что я не раз скатывалась со своего вороха прямо вниз, к поросятам. Размокшая после таяния снега земля словно затягивала колеса. Ехать было трудно. К тому же дорога сужалась и все время шла в гору, к перевалу. С каждым туазом становилось холоднее, ветер усиливался – мы приближались к альпийским лугам.
Я посмотрела на небо. Вдалеке за деревьями целой громадой возвышались могучие бастионы крепости. Туманная дымка окутывала их нежной пеленой, делала зыбкими, неопределенными.
– Что это? – спросила я.
– Это форт Жу, мадам.
Так я и предполагала. Эти места были знакомы мне. Но, Боже мой, как все изменилось с того времени, когда я жила здесь.
Справа и слева уныло тянулся лес: голый, мокрый после зимы, сырой. Почки, едва успевшие проклюнуться во время короткого потепления, теперь словно спрятались в скорлупу от похолодания. Под деревьями маленькими грязными островками чернел снег. Там бегали дрозды, а на влажной земле проталин кое-где нежными красками расцвели подснежники.
– Граница, – прошептал виконт, указывая вперед ручкой хлыста.
Я прислушалась. За деревьями, круто спускающимися по склону огромного оврага, шумела вода.
– Это что – река?
– Да. Это Рона. По ней проходит граница между Францией и кантонами.
– Рона?
Я ни разу не видела этой реки. И ни разу мне не приходилось преодолевать границу именно здесь.
– А дальше куда?
– В Невшатель.
– В княжество, принадлежащее Фридриху Вильгельму?
– Да.
– Но ведь он враг нашего короля, и меня могут запросто арестовать!
– Может, он и враг, но революцию тоже не любит, и за свой трон боится. Во всяком случае, вам следует быть осторожной.
Виконт вдруг сильно схватил меня за шею и пригнул к соломе.
– Т-с-с! Слышите?
Я ничего не слышала. Ну, может быть, лишь слабый, едва различимый шорох, доносившийся с берега Роны. Горная река, сбегая по камням, мешала расслышать эти звуки.
– А что это мы такое делаем? – прошептала я, не решаясь поднять голову.
– Тише! Гвардейцы!
Мне стало страшно. Перед гвардейцами я в последнее время стала испытывать безотчетный ужас. Все они были чудовищами и негодяями.
Лошади шли по берегу, и было слышно, как цокают копыта по камням и воде. Отряд приблизился настолько, что доносились даже отдельные голоса.
– Что они делают здесь? – проговорила я едва слышно.
– Тише, мадам, ради Бога! Они делают обход.
Мы сидели, спрятавшись, долго, и у меня от неудобной позы онемела шея. Шумела вода, шумели деревья, внизу широкой впадины шел отряд гвардии, раздавались голоса солдат. Чаще всего слышались переругивания на смешанном французском и немецком.
– Что они говорят? – прошептала я.
– Они говорят «черт возьми», мадам…
К несчастью, конный отряд замедлил ход и остановился почти напротив нас. Нетерпеливо фыркали лошади. Мы с виконтом пригнули головы так, что почти коснулись лбами телеги. Радовало то, что наша лошадь, вялая и уставшая, не спешила заявлять о своем присутствии.
Наконец, они тронулись с места. Я перевела дыхание. Стук копыт совсем затих, и теперь слышалось лишь журчание воды, омывавшей камни.
Виконт бодро потянул на себя вожжи, и телега тронулась с места.
– Теперь можно ехать… Вы только подумайте, мадам: Швейцария, Испания, Пьемонт, Неаполь, Россия, Австрия – все за нас, не говоря уже о немецких княжествах. Не может быть, чтобы наши и их усилия не увенчались успехом!
Он говорил смело, громко и рассмеялся, поймав мой испуганный взгляд.
– Все, мадам! Теперь мы уже сделали дело. Если бы сейчас гвардейцы были в ста шагах от нас, то и тогда они уже не могли бы нам помешать.
Он хлестнул лошадь, и она протащила нашу телегу по громыхающему мосту через Рону.
– Мы в Швейцарии!
Виконт был искренне рад. Его лицо сияло улыбкой.
– Мадам, я с честью выполнил свое дело! Мы в Швейцарии, нам повезло, повезет и в будущем!
Но я почему-то не чувствовала столь бурного счастья. Напротив, слегка неприятно закружилась голова. Я едва удержалась на телеге. Деревья странно закачались, задергалось серое небо. Я очень боялась, что мне может сделаться дурно.
Почти два дня у меня и крошки во рту не было.
Виконт ничего этого не заметил. Он все так же спешил вперед, и чем шире становилась дорога, тем быстрее он гнал лошадь.
Пока граница не была перейдена, я старалась быть мужественной и не ощущала даже голода. Но когда все самое трудное осталось позади, я вдруг ослабела. Меня начала мучить жажда. Я бы все отдала за то, чтобы напиться.
