Симонов Сергей - Цвет сверхдержавы - красный 2 Место под Солнцем
— Ну да... Ты о чём?
— А это значит, что для перехода к коммунизму нужна не столько материальная база сколько морально-этическая, — пояснил Серов. — Коммунизм, он и первобытный бывает, без материальной базы вообще, когда всем племенем валят мамонта, потом всем племенем его едят. И военный коммунизм, где материальная база работает на нужды фронта, а все держатся на надежде и энтузиазме. Но все это частные случаи, в нынешних мирных условиях они не работают.
— Ну, так, — согласился Хрущёв.
— Мы ставим задачу построения коммунизма, так? Значит, начинать надо с воспитания нового человека. Нового типа мышления, которое интересы коммуны, интересы человечества в целом, ставит превыше интересов индивида.
— Э-э-э... Это не коммунизм получается, а муравейник, или пчелиный рой, — возразил Хрущёв.
— Нет. Муравей, пчела, действуют инстинктивно, а человек — осознанно, — ответил Серов. — Начинать надо со школы, с детсада, с привычек, формирующих характер.
— Хрена се... глубоко копнул!
— Так не все же время частные вопросы решать, надо и о глобальных проблемах думать, — усмехнулся Серов. — Тем более, что первый шаг к коммунизму, вообще-то, прост до смешного. Ты собирался на следующем съезде Конституцию новую обсуждать?
— И принимать, после обсуждения, — подтвердил Никита Сергеевич.
— Вот, видишь, какой удобный момент. Теперь смотри: Швейцария. У них основные, затрагивающие общество, законы обсуждаются всем обществом и принимаются на референдуме, — сказал Серов. — Вот он тебе первый шаг к коммунизму: осознание причастности каждого к государственным вопросам. Не просто галочка в избирательном бюллетене, «99,999% голосов отдано за блок коммунистов и беспартийных», а конкретное регулярное участие народа в обсуждении законов и проблем, стоящих перед государством. Первый шаг для перехода к реальному народному самоуправлению. Впиши это в Конституцию.
— Гм... Ты хочешь сказать, что какая-то там Швейцария ближе к реальному коммунизму, чем мы?
— Нет, конечно. Они сделали первый шаг, и остановились, — пояснил Серов. — Сохранили частную собственность, армию, тюрьмы, прочие атрибуты государства. Мы сделали шаг другой ногой — в экономике, и второй шаг — во всенародном управлении, ещё в Конституции 1918 года. Но потом, под давлением внешних обстоятельств вынуждены были сделать шаг назад. Почему бы сейчас не шагнуть вперёд снова? Уже на более высоком материально-экономическом уровне? Сам же говоришь: «Дооткладываетесь». Если ждать построения материальной базы коммунизма, не воспитывая при этом нового человека, к построенной базе придёт стадо свиней, не видящих дальше своего корыта. Это я утрирую, конечно.
Хрущёв задумался. Пару минут он молчал.
— Х...яссе ты вопрос поднял... — произнёс он. — Вам в Комитете вроде бы своих дел хватает...
— Никита Сергеич, ты самодура-то не включай, знаешь ведь, что я дело говорю, — усмехнулся Серов.
— Да не включаю я самодура, удивился просто, — пояснил Хрущёв.
— Я же вижу, что тебе вздохнуть некогда, — ответил Серов. — Вот и пытаюсь помочь, по мере сил. Не Суслову же такое дело поручать.
— Понимаю. Спасибо, — невесело кивнул Никита Сергеевич. — В Конституцию внесу, и закон «О референдуме» нужно будет новый принять. Ох, аппарат ЦК взвоет...
— С Руденко поговори, — посоветовал Серов. — Прокуратура им уже яйца прижала, можно ещё на пару оборотов тиски повернуть.
Хрущёв хмыкнул:
— Не, тут не его компетенция, они же закон не нарушают. Они сопротивляться изменению установленного порядка будут. За мягкие кресла боятся. Надо начать широкое обсуждение в первичных парторганизациях, и разработать механизм голосования без отрыва от производства. Если людей каждое воскресенье заставлять на референдумы ходить, знаешь, куда они тебя после третьего раза пошлют? Народ ведь пока ещё несознательный. А надо, чтобы этот референдум воспринимался не как обычное голосование, а чтобы у людей государственное мышление включалось.
— Тоже верно, — согласился Серов.
— Надо как-то внушить народу веру в этот закон, убедить, что он работает, — сказал Никита Сергеевич. — Чтобы люди поверили и прониклись.
— А надо провокацию устроить, — ухмыляясь, предложил Серов.
— Это как?
— Ну, как? Обыкновенно. Пару нормальных законов, улучшающих благосостояние, принять. А потом кто-то, не ты, конечно, должен выйти в Верховный Совет с проектом закона, от которого народу будет ощутимо хуже. Надо такой вопрос подобрать, чтобы для развития страны вреда не было, но права и жизненный уровень населения задевало, — пояснил Серов.
— Гм... Угу. Водка подорожает, — усмехнулся Хрущёв. — Ну и?
— Дальше закон выносится на референдум, и народ в едином боевом порыве благополучно его отвергает, — пояснил Серов. — И такие процедуры надо устраивать не один раз, а периодически. Чтобы карась не дремал. В «той истории» у них Госдума такие идиотские, а то и антинародные законы каждую неделю принимает. Но они реально не могут ни депутата отозвать, ни на принятие закона воздействовать.
— А если у нас народ будет видеть, что он — реальная сила, что он может отвергнуть неправильный, глупый или неправомерно ущемляющий граждан закон, то и отношение к процедуре референдума будет совсем другое, ответственное.
— Интересная идея, — заметил Никита Сергеевич. — Но ведь может возникнуть ситуация, когда по государственным соображениям действительно необходимо принять непопулярный в народе закон. Ну, скажем, нет другого выхода.
— Можно предусмотреть перечень ситуаций, когда действие Конституции приостанавливается, — предложил Серов. — Угрожаемый период, массовые беспорядки, межнациональные конфликты... А ещё надо предусмотреть право вето, скажем, для Первого секретаря ЦК, Председателя Верховного Совета, Председателя Совета Министров, и Председателя Верховного Суда, по представлению Генерального прокурора. На случай, если кто-то внесёт популистский, но вредный закон.
— И через первичные парторганизации надо разъяснительную работу проводить, комсомол опять же подключать, они же тоже голосовать право имеют, — размышлял вслух Хрущёв.
— Если мы всерьёз решили нового человека коммунистической формации выращивать, — заметил Серов, — то к разъяснительной работе даже пионерские организации подключать надо. Дозированно, аккуратно разъяснять значение всенародного волеизъявления. На конкретных примерах. Тут нельзя сплеча рубить, обдумывать надо, каждый шаг. Давай подумай не спеша, я тебе идею подкинул, а ты её в мозгах поваляй.
— Угу, — Хрущёв кивнул, соглашаясь.
— И ещё, — продолжил Серов. — Знаешь, в чём особенность политики США? У них президенты меняются, а политика остаётся неизменной. А у нас с каждым новым руководством политика менялась, судя по «тем документам». То мы в одну сторону шарахались, то в другую. Надо этот бардак прекращать.
— Как ты его прекратишь? — спросил Никита Сергеевич. — Времена меняются, меняется международная обстановка, отсюда меняется и политика.
— Да вот ни хрена, — возразил Серов. — Американская политика почему-то не меняется. Вот я и пытаюсь тебе сказать: мы с тобой не вечные. Придёт после тебя кто-то другой, и всё, чего мы добились и ещё добьёмся, спустит в унитаз.
— А чтобы этого не произошло, надо тебе преемника готовить. А в идеале — создать систему, которая будет обеспечивать неизменность политического курса. Это не просто, но сделать это необходимо.
— Тут ты прав, — согласился Хрущёв. — Пока не знаю, кого выбрать, но уже думаю. У тебя, вижу, ещё какой-то вопрос есть?
— Есть. Но для его правильного обсуждения тебе надо вот эти два документа одолеть, — сказал Серов. — Иначе получится разговор слепого с глухим, — он передал Хрущёву две распечатки.
Одна из них, потоньше, листов этак на 30, была озаглавлена «Директива NSC 20/1 Задачи в отношении России». На обложке документа были также помечены имена авторов: Джордж Фрост Кеннан, Кларк Клиффорд, Джеймс Форрестол. (Русский перевод директивы NSC 20/1 см. здесь http://www.sakva.ru/Nick/NSC_20_1R.html)
— Погоди-ка, — припомнил Хрущёв. — Кеннан... Кеннан... Это не бывший американский посол, случаем? Которого Сталин в 52-м году едва ли не пинками вышвырнул из Союза?
(26 сентября 1952 года в «Правде» появилась редакционная статья, в которой сообщалось, что американский посол, прилетевший в Западный Берлин из Москвы, сделал клеветническое заявление для прессы и показал себя лжецом и заклятым врагом СССР. Кеннан сравнил положение американцев в Москве с той ситуацией, в которой он находился в Германии в 1941—1942 годах, когда он был интернирован нацистами. В итоге посол был объявлен «персоной нон грата», ему даже не разрешили лично вывезти из посольства свою жену и детей)
