В. Галин - Капитал Российской империи. Практика политической экономии
Об одном из лидеров праволиберальной партии октябристов С. Витте писал: «г. Гучков… исповедовал те же идеи, был обуян теми же страстями <…>, а как только он увидал народного “зверя”, как только почуял, что, мол, игру, затеянную в “свободы”, народ поймет по-своему, и именно, прежде всего, пожелает свободы не умирать с голода, не быть битым плетьми и иметь равную для всех справедливость, то в нем, Гучкове, сейчас же заговорила “аршинная” душа, и он сейчас же начал проповедовать: государя ограничить надо не для народа, а для нас, ничтожной кучки русских дворян и буржуа-аршинников определенного колера»{752}.
Не имея естественных источников развития и поддержки, либералы могли существовать только за счет догматизации своего учения, не обращая при этом внимания на окружавшую их действительность. Не случайно Н. Бердяев указывал, что интеллигенция «была у нас идеологической, а не профессиональной и экономической»{753}. А. Керенский в этой связи замечал, что П. Милюков, «твердо веря в мудрость своих суждений <…>, не учитывал событий сегодняшнего и, что во многих случаях еще важнее, завтрашнего дня»{754}. Подобного мнения был и В. Чернов: «Милюков был кабинетным ученым, то есть доктринером»{755}. О последствиях подобного клерикального западничества М. Сперанский предупреждал еще в 1802 г.: «всякая страна имеет свою физиономию, природою и веками ей данную, что хотеть все переделать есть не знать человеческой природы, ни свойства привычки, ни местных положений; что часто и самые лучшие преобразования, не быв приспособлены к народному характеру, производят только насилие и сами собою сокрушаются; что, во всяком случае, не народ правлению, но правление к народу прилагать должно»{756}. Однако это насилие как раз и происходило, поскольку, по словам М. Туган-Барановского, «русский интеллигент оторван от своей исторической почвы»{757}.
Отличительной чертой кадетов являлась их крайняя агрессивность в преследовании своих целей. На это обращали внимание практически все современники. Используя определение С. Франка, это была: «Кучка чуждых миру и презирающих мир монахов, (которая) объявляет миру войну, чтобы насильственно облагодетельствовать его…»{758} Генерал-прокурор в правительстве Колчака Г. Гинс отмечал, что «интеллигенты, оторванные от народа, не понимающие его души», всегда навязывали ему то, «что самим больше нравится…»{759}. П. Вяземский еще в I860 г. дал либералам следующее определение:
...
…Свободных мыслей коноводы
Восточным деспотам сродни.
У них два веса, два мерила,
Двоякий взгляд, двоякий суд:
Себе дается власть и сила,
Своих наверх, других под спуд.
У них на все есть лозунг строгой
Под либеральным их клеймом:
Не смей идти своей дорогой,
Не смей ты жить своим умом.
Скажу с сознанием печальным:
Не вижу разницы большой
Между холопством либеральным
И всякой барщиной другой.
Задолго до революции М. Бакунин писал: «Особенно страшен деспотизм интеллигентного и потому привилегированного меньшинства, будто бы лучше разумеющего настоящие интересы народа, чем сам народ». М. Сперанский в этой связи предупреждал: «Одно из главных правил лиц управляющих, должно быть знать свой народ, знать время… Теории редко полезны для практики. Они объемлют одну часть и невычисляют трения всей системы, а после жалуются на род человеческий»{760}. Однако народ для либералов, как и для крепостников, был понятием отвлеченным — «чернью» призванной обеспечивать только их собственные интересы и представления. Такое отношение либералов к народу С. Булгаков связывал с крайним индивидуализмом, эгоизмом российской интеллигенции, либеральную часть которой он называл «интеллигентщиной», отмечая при этом, что сосредоточена она только на самой себе[64].
Не случайно российские либералы не только не знали, не понимали народ, но и презирали его, «чувство к мужику в них доходило зачастую до гадливости», — отмечал Ф. Достоевский{761}. Но даже при этом недоумевал Ф. Достоевский: «Почему наш европейский либерал так часто враг народа русского? Почему в Европе называющие себя демократами всегда стоят за народ, по крайней мере, на него опираются, а наш демократ зачастую аристократ и в конце концов всегда почти служит в руку всему тому, что подавляет народную силу, и кончает господчиной?»{762} Поиску ответа на этот вопрос посвящены последние дневниковые записи Ф. Достоевского. Он находил причину этого явления и в наследии крепостничества, и тем, что для либерала «пусть всякая перемена, только чтоб без труда и готовая… все-таки лучше мне будет с внешней-то переменой, с какой бы там ни было, чем теперь, потому, что наверное найду, чем поживиться на первых порах». Ф. Достоевский называл в этой связи российского либерала «лжелибералом», у которого «неутомимо развит аппетит, а поэтому он опасен»{763}.[65]
Всю свою деятельность кадеты концентрировали на борьбе за власть, на свержении самодержавия, при этом, по словам М. Горького, «Оппозиция Его Величества» не брезговала ничем для того, чтобы пробраться к власти»{764}. С. Витте в 1905 г. описывая методы действия союзов, организованных Тучковыми, Львовыми, Милюковыми и т.д., отмечал: «Все эти союзы различных оттенков, различных стремлений, были единодушны в поставленной задаче — свалить существующий режим во что бы то ни стало, и для этого многие из этих союзов признали в своей тактике, что цель оправдывает средства, а потому для достижения поставленной цели не брезговали никакими приемами, в особенности же заведомой ложью, распускаемой в прессе»{765}. Позже С. Витте в письме министру юстиции подчеркивал «тот огромный государственный вред, который порождается наблюдаемым ныне в современной печати непрестанным извращением фактов, распространением самых разнообразных слухов — можно сказать, целой системой воспитания общественной мысли в дебрях, частью — преднамеренной, частью — бессознательной лжи»{766}.
Подобные методы, может быть, и могли бы получить оправдание в борьбе против глухой стены самодержавия, консервировавшего развитие российского общества, если бы за ними стояли какие-то созидательные идеи. Но вся проблема заключалась в том, что этих идей, которые были бы направлены на решение самых жгучих проблем страны: аграрной, национальной, экономической, социальной и т.п., либералы как раз и не имели. Предвыборные программы кадетов основывались на демагогии, в использовании которой признавался сам лидер партии П. Милюков: «в самом деле — грешны»{767}, и на популистских обещаниях, которые кадеты были «не в состоянии осуществить», — отмечали современники{768}.
Например, аграрные программы для кадетов писали такие бывшие легальные марксисты и известные экономисты, как А. Кауфман, М. Туган-Барановский, П.Струве… Их отношение к решению аграрной проблемы давал пример М. Туган-Барановского: «Наш крестьянин требует земли. Землю ему нужно дать», за счет национализации земли путем принудительного выкупа земли сверх нормы», а затем через «создание национального земельного фонда» передать земли «малоземельным крестьянам, на началах вечно-наследственного арендного пользования»{769}.
М. Вебер приходил к выводу, что предложенная кадетами аграрная реформа «по всей вероятности мощно усилит в экономической практике, как и в экономическом сознании масс, архаический, по своей сущности, коммунизм крестьян». П. Столыпин в 1907 г. с трибуны Думы заявлял: «…с этой кафедры, господа, была брошена фраза: “Мы пришли сюда не покупать землю, а ее взять”. (Голоса: “верно, правильно”.) <…> Насилия допущены не будут. Национализация земли представляется правительству гибельною для страны, а проект партии народной свободы (кадетов), то есть полуэкспроприация, полунационализация, в конечном выводе, по нашему мнению, приведет к тем же результатам, как и предложения левых партий»{770}.
Выполнить такую «левую» аграрную программу кадеты не могли и сами, поскольку она вступала в непримиримый конфликт с их собственными либеральными убеждениями и интересами. Не случайно, придя к власти в феврале 1917 г., кадеты не смогли представить вообще никакой реальной аграрной программы для крестьянской страны!
Не менее показательным было отношение либералов к национальному вопросу, который, по словам кадета М. Славинского (1910), приобретал все большую остроту: «мы живем под знаком чрезвычайного оживления национальных и националистических чувств у всех народов, населяющих Российскую империю… бродят, наливаются и зреют все оттенки, и разновидности национальных движений… Ближайшее будущее явит картину перехода этого движения из экстенсивности в стадию интенсивного напряжения»{771}. Что же предлагали кадеты для решения национального вопроса в многонациональном государстве? По их мнению, решение лежало на поверхности: сменить принудительное единство свободным самоопределением национальностей ибо «у личности нет более ценных и дорогих прав, чем права национальные»{772}. Государственное единство кадеты собирались сохранить, за счет «общих политических идеалов, созданных творческой мыслью первенствующей (русской) национальности»{773}. В качестве образцового примера они приводили Австро-Венгрию. Однако как подтвердит опыт, подобное решение национального вопроса было чистейшей утопией.
