В. Автономов - Истоки. Качественные сдвиги в экономической реальности и экономической науке
Вопрос о роли Менгера как аномалии в «маржиналистской революции» недавно прозвучал в статье Эриха Штрайслера «До какой степени австрийская школа была маржиналистской?» («To What Extent Was the Austrian School Marginalist?»)[120]. Как можно было задать подобный вопрос, когда все считают Карла Менгера одним из отцов-основателей, если не главным отцом-основателем, современного маржинализма? У Штрайслера, однако, были причины поднять эту тему, учитывая, что Менгер вообще не рассматривал максимальные или минимальные значения функций, что, как Штрайслер справедливо считает, и составляет суть маржинализма[121]. Эта проблема не связана с тем, что Менгер избегает математики, потому что он мог бы с таким же успехом сформулировать достойную маржиналистскую теорию «простым языком»[122], нисколько не теряя в точности, если бы у него были такие намерения. Но Менгер держался слишком близко к реальному миру, чтобы излагать теорию словами или математическими символами; в реальном же мире он видел не четко обозначенные точки равновесия, но, скорее, ограниченные неопределенности[123] не только при изолированном двустороннем обмене, но также и при торговле на конкурентном рынке. Штрайслер пишет: «Экономическая теория Менгера по своему содержанию была экономической теорией неравновесия»[124]. В широком смысле слова она также была институциональной теорией.
Дело не в том, что Менгер не знал о существовании тенденций к постепенному установлению равновесия в реальном мире. Просто он слишком ясно видел те повсеместные препятствия, которые даже при прочих равных условиях затрудняют наступление рыночного равновесия на обозримом временном горизонте. Поскольку внимание Менгера было неукоснительно приковано к реальности, он не мог и не хотел абстрагироваться от тех сложностей, с которыми торговцы сталкиваются при попытке получить всю информацию, необходимую для появления чего-то, хотя бы приблизительно похожего на точку равновесия. Аналогичным образом подход Менгера не позволял ему абстрагироваться от скрывающей будущее, даже ближайшее, неопределенности, которая учитывается при заключении большинства сделок. Не смог он исключить и существование неконкурирующих групп или повсеместное распространение монополистических или квазимонополистических торговцев на рынке.
Суровое осуждение, которое Торстейн Веблен высказывал в адрес того, что он считал австрийским пониманием человеческой природы, гораздо больше относится к теории Джевонса или Вальраса, нежели Менгера. Менгер не изображает человека как гедонистическую «быстродействующую машину для исчисления ощущений наслаждения и страдания, которая вибрирует, как некая однородная глобула стремления к счастью, и приходит в движение под воздействием стимулов, оставаясь при этом неизменной»[125]. Человек, по мнению Менгера, весьма далек от «машины для исчисления»; он представляет собой неумелое, заблуждающееся, плохо осведомленное существо, страдающее от неуверенности, вечно колеблющееся между манящими надеждами и навязчивыми страхами, органически неспособное принимать взвешенные решения в своем поиске удовлетворения. Поэтому Менгерова шкала убывающей важности удовлетворяемых потребностей представлена дискретными целыми числами. В системе мышления Менгера нет места положительным первым производным и отрицательным вторым производным функции полезности по количеству блага – там нет никаких дифференцируемых функций. Отсутствие в трудах Менгера математических формул и особенно отсутствие в них классического дифференциального исчисления – это не просто формальный признак, отличающий его от Джевонса и Вальраса. Карл Менгер избегал использования математики в своей экономической теории не потому, что не знал, как с ней обращаться, но из принципа. 28 июня 1883 г. он писал Леону Вальрасу, что некоторое время назад внимательно ознакомился с его трудами[126], и тогда он не отрицал, как это делали другие корреспонденты Вальраса, что достаточно хорошо владеет математикой для того, чтобы понять эти труды; я уверен, будь это не так, он бы об этом упомянул[127]. Однако Карл Менгер заявил Вальрасу свой принципиальный протест против использования математики как метода продвижения экономического знания. Он соглашался, что математика может служить способом разъяснения материала и вспомогательным средством (Hilfsmittel). Однако изначально исследования, настаивал Менгер, должны быть направлены на открытие основополагающих элементарных причин экономических явлений во всей их многосторонней сложности. Для выполнения этой задачи требуется не математический метод, но метод анализа процесса, прослеживающий развитие сложных явлений социальной экономии вплоть до лежащих в их основе атомистических сил. Этот подход Менгер называл «аналитически-синтетическим методом»[128].
Чтобы понять, что Менгер имел в виду, может быть полезно разделить порождающую (generative) причинность, о которой писал Менгер, и логическую причинность, на основании которой Леон Вальрас упорно защищал предположение Огюста Вальраса о том, что «rareté является причиной ценности», как аналитически верное[129]. В окончательной модели общего равновесия Леона Вальраса пропорциональность raretés и цен проявляется во всем: не только в обмене, но также и в производстве, формировании капитала и накоплении денег. Наученный отцом рассматривать всеобщее взаимосоответствие и точную пропорциональность как критерии причинности[130], Леон Вальрас считал, что его всеобъемлющая система одновременных уравнений, связанных принципом предельной полезности, доказала, что rareté является причиной ценности. Менгер же полагал, что цель экономических исследований заключается в том, чтобы открыть законы, управляющие рыночными явлениями, изначальную причину которых можно найти в физиологической, психологической и социальной природе человека. Математика не может этого сделать; для этого годится лишь «аналитически-синтетический метод».
Те идеи Менгера, которые нашли отражение в трудах следующих поколений экономистов, очень сильно отличались от идей, взятых у Джевонса и Вальраса. Несколько авторов, комментируя Менгера, отмечали, что Менгеров отказ от дифференциального исчисления и численное изображение «шкал важности» удовлетворяемых потребностей, свободные от предпосылок о непрерывности и дифференцируемости, несли в себе зародыш скорее ординалистской, чем кардиналистской концепции измерения полезности[131]. Более того, Менгеровы «Основания», с их упором на неопределенность в экономических расчетах и, соответственно, на поиск информации, позволяющей минимизировать ущерб, наносимый этой неопределенностью[132], предвосхитили нынешний интерес к стохастическим и информационным качествам экономических сис тем. По мнению сына Карла Менгера, профессионального математика и самостоятельного ученого-экономиста, два выдающихся австрийца, Карл Шлезингер и Абрахам Вальд, внесшие принципиально важные исправления в вальрасианскую модель, особенно со стороны теории производства, как минимум психологически были вдохновлены на эту работу экономической традицией, заложенной Карлом Менгером[133].
Нужно ли еще говорить о том, насколько неверно клеить единый ярлык, будь то «маржиналистская революция» или что-то иное, на наследие Джевонса, Менгера и Вальраса так, как будто их можно гомогенизировать? В самом деле, за пределами учебников по истории экономической мысли, построенных по одному стереотипу, эти три автора рассматриваются отдельно. Ведущие теоретики нашего времени даже не смотрят в сторону Джевонса или Менгера; они живут по заветам Вальраса, как сказал бы Милтон Фридмен. Почти единодушно сегодняшние экономисты, пишущие об ортодоксальной теории ценности, называют лишь Вальраса отцом-основателем своей теоретической веры[134].
Возможно, пришло время поставить эту веру под сомнение, как это сделал Дж. Л. С. Шэкл в работе под названием «Маржинализм: сбор урожая» («Marginalism: The Harvest»)[135]. Это урожай сомнений и сложностей, внимательно изученных (и по возможности разрешенных) не ради того, чтобы отвергнуть маржинализм, но чтобы обозначить его ограниченность в качестве «парадигмы релевантности и когерентности» для систематического объяснения того, как работает наша экономическая вселенная. Возможно также, что возврат непосредственно к первоисточникам 1870-х гг. и внимательное их изучение могут пролить новый свет на эту непростую проблему.
