Натали Голдберг - Человек, который съел машину: Книга о том, как стать писателем
Почему вы пишете мемуары?
Мне это нравится. Мемуары – это исследование работы человеческой памяти. Это похоже на писательскую практику, на работу с мыслью. Воспоминания у нас в голове не располагаются в хронологическом порядке: A, Б, В. Я родился в таком-то году, я ходил в государственную школу, потом я делал то, потом я делал это… Мы вспоминаем все отдельными картинами. Вы краем глаза замечаете вилку и – бум! – внезапно вспоминаете хот-дог, который ели на Кони-Айленде двадцать лет назад. Память делает срезы. И мне это очень нравится. Когда вы пишете мемуары, их структура более сходна с естественным движением мысли, чем структура романа. К тому же мне нравятся истории – семейные истории: кто и откуда пришел и все такое. В Нью-Йорке я познакомилась с изумительной женщиной – мастером дзен. Она огромная, веселая и с бритой головой. Она рассказала мне, что ее мать была королевой красоты, и у нее самой было семеро отчимов. Я просто обезумела. Вот она, убежденная буддистка, прямо передо мной – и я бы ни за что не догадалась, каким было ее детство. Мне жутко понравилось такое странное наложение. Я засыпала ее вопросами. В ходе писательской практики очень важно уделить определенное время раскопкам своего прошлого, потому вы не должны ничего избегать. Если вы обходите стороной что-то в своем прошлом, то вы будете обходить это, о чем бы вы ни писали, и это будет портить ваши тексты. Вы должны научиться не бояться своей собственной жизни. Принимать как есть свою жизнь и свой разум.
Как возникла идея писательской практики?
Я открыла эту связь с помощью собственного разума. Когда я была хиппи, я очень много занималась медитацией в Таосе, а потом в 1976 году поехала в Колорадо на шестинедельные курсы Аллена Гинзберга в Институте Наропы в Боулдере. Он учил нас исследовать свой разум и создавать тексты. И я занималась этим. Мне казалось, что он – великий провидец, а я – рабочая пчелка, которая просто записывает за ним. Он говорил: «Когда ваш разум в форме, ваши тексты тоже будут в форме». Перед поездкой в Боулдер я провела некоторое время в уединении, и там, в доме, мне попалась статья Гинзберга, где он говорит о полировке разума. Я не все там поняла, но она привлекла мое внимание, и я пообещала себе, что когда-нибудь обязательно в этом разберусь. Когда я изучала литературу в колледже, никто не говорил ничего о разуме в этой связи.
Я начала писать на время и не давала своей руке останавливаться. Я изучала на странице неохватное пространство возможностей, следила, куда отправляется моя мысль: назад, вперед, вверх ногами. У меня не было никакой цели, я не хотела создать ничего конкретного. Я просто наблюдала, как я мыслю. И я дошла до каких-то очень близких отношений с самой собой. Я была одна. Я не знала толком, что я делаю, но это было так увлекательно, что я погружалась в это все глубже и глубже. Я стала замечать разные вещи: каким без конца повторяющимся может быть разум, как погрузиться ниже уровня дискурсивного мышления, как использовать детали, находящиеся перед глазами, чтобы обрести твердую почву под ногами. Я тогда не называла это беспокойным умом, но именно с ним я и столкнулась. Я увидела, что одни вещи помогают мне писать, а другие, наоборот, мешают. Практика с жесткими временными рамками помогла мне обрести структурированность; я не желала сходить с ума. Что бы ни происходило, я продолжала писать и оставалась за столом, пока не выходило время. Точно так же происходит во время медитации: что бы ни происходило, когда вы медитируете, вы должны сохранять позу неизменной, пока не прозвонит колокольчик.
Когда я встретилась с роси Катагири, он сказал: «Пусть писательство станет твоей духовной практикой». Но я тогда не слушала, что он говорит. Я была слишком высокомерной. Поэтому я сказала: «О, роси, но это нелепо!» И я не придала его словам значения, потому что писательский труд казался мне совершенной противоположностью буддистским практикам. Я подумала, что он просто хочет от меня избавиться. Ну, вроде: «Иди отсюда, Натали, ты нам здесь не нужна». И я сказала: «Нет, я буду продолжать медитировать». Но со временем я стала по-другому относиться к своему творчеству. Я поняла, что ухватилась за что-то очень сильное и мчусь на его спине. Постепенно, много лет спустя, я назвала это писательской практикой. Я начала понимать, о чем говорил роси Катагири. На самом деле все это окончательно сошлось воедино именно в «Человек, который съел машину», возникло это ощущение «Ага!». Года через два после выхода книги я отправилась к роси. Я спросила его: «Почему вы сказали мне, что писательство должно быть моей духовной практикой?» Он невозмутимо посмотрел на меня и ответил: «Ну, ты же любишь писать. Поэтому я так и сказал». «Так просто?» – поразилась я. «Ну да, – сказал он. – Тебе же это нравится». Значит, он очень давно понял, в чем моя истинная страсть. Если вы на самом деле хотите бегать, но вам кажется, что вы должны медитировать, сделайте бег вашей духовной практикой и погрузитесь в нее на всех уровнях. Но он добавил, что медитировать все равно полезно. Поэтому сердце мое было отдано писательскому творчеству, но я продолжала и медитировать, чтобы быть честной с самой собой. И чтобы укрепить спину. Понимаете, вся моя энергия направлена вперед. Но за спиной обязательно должен быть мир и покой. В противном случае ты сгоришь.
Что если человек боится потерять контроль?
Жизнь предполагает потерю контроля. Когда вы влюбляетесь, вы теряете контроль. Когда вы умираете, или умирает тот, кого вы любите, – это чудовищная потеря контроля. В писательской практике прекрасно то, что вы можете погрузиться в эту пустоту, в потерю контроля, а потом вытащить себя обратно, чтобы снова ощутить надежность и безопасность. Можно положить ручку и пойти прогуляться. А потом снова погружаться – до определенного предела. Вот что на самом деле Восток дал Западу. Познакомив нас с практикой медитации, он дал нам необходимую структуру, чтобы мы могли погружаться в пустоту, не сходя с ума. Поэтому, если вы боитесь потерять контроль, пишите вместе с кем-нибудь. Не надо бояться посторонних. Они поддержат вас, они с вами в одной лодке. Не останавливайтесь. И не бойтесь.
Как выбрать правильную тему для книги?
Она должна прийти к вам из глубины, и это не просто идея или «тема», как в школьном сочинении, – это стремление, которое поднимается с самого дна колодца. Например, мое тело готовится к книге, которую я, возможно, скоро начну писать, но на самом деле она зреет уже многие годы. Я об этом еще ничего не знаю, но я этим живу. Когда меня озарит, что я хочу написать именно об этом, где-то еще полгода книга будет зреть у меня в животе, и я буду знать, что скоро я за нее возьмусь. Я сяду и скажу: «Поехали», – но нужно быть уверенным, что источник этой книги – истинная страсть или даже одержимость. Потому что книги пишутся долго, и нельзя позволить себе выгореть, написав всего лишь десяток страниц. А начинать писать книгу и потом бросать ее – плохо, потому что вы можете к этому привыкнуть. Я знаю многих людей, которые начинали писать книги и так и не заканчивали. Поэтому полезно подождать какое-то время и дать пламени по-настоящему разгореться. Побольше тренируйтесь, связывая практику с будущей книгой. Убедитесь, что вам это действительно интересно. Потому что, скажу я вам, если вы начинаете писать книгу, то это надолго.
Что бы вы сказали Натали из прошлого, которая работала над книгой «Человек, который съел машину»?
Я бы ничего не смогла ей сказать. Она была такой, какой была. Она бы все равно не стала меня слушать. Например, сейчас я могла бы сказать, что она тогда не понимала, что известность и успех могут быть очень нелегкими и болезненными. Я могла бы это сказать ей. Я говорю это моим ученикам. Но они не хотят меня слушать. Они хотят то, что хотят. Натали в тридцать шесть лет хотела гореть. Не знаю почему, но я хотела стать знаменитой. Кажется, подсознательно я считала, что это спасет мою жизнь. Конечно, это оказалось не так. Но я не могу сказать ей все это. Я просто оглядываюсь назад и испытываю к ней огромную любовь и сочувствие. Она была такой искренней. Она так усердно трудилась. И она была такой невинной. И в каком-то смысле она была умнее, ее еще не так побила жизнь, а мне кажется, что мы кое-что яснее видим в жизни, пока она нас еще не поломала. Нам ничто не мешает. В нас нет страха. Конечно, мы не знаем, какие нас ждут последствия и результаты. Но все это еще впереди – результаты будут, когда будут.
Написание этой книги было особенно замечательно тем, что я тогда впервые говорила то, что я думаю, вижу и чувствую. И мне приходилось защищать это безо всякой поддержки со стороны. Это была моя первая книга. Никому, кроме меня, не было никакого дела до того, напишу я ее или нет. После того как вы напишете хотя бы одну книгу и она окажется успешной, вы будете более уверены в том, что люди, даже если сочтут вас идиотом, по крайней мере, прислушаются к вам. В жизни мне часто приходилось испытывать унижение, и даже ребенком я получала мало поддержки. И вот мне пришлось защищать мою книгу. Это было страшно. Я должна была высказаться о том, как я вижу мир. И я не знала, что подумают обо мне люди. На обществе есть некая пленка, или мембрана, которую вы должны прорвать – и для этого требуются усилия. Мне пришлось выстоять в одиночку, прорваться, и наконец меня выслушали.
