Родриго Кортес - Часовщик
— Томазо! Братишка!
Томазо обернулся и, не веря своим глазам, рассмеялся. Это был Гаспар.
— А ну, пошевелись! — уже хлопал своих носильщиков по тонзурам однокашник, а через несколько мгновений они обнялись.
— Арест? — глянул в сторону напряженно замерших альгуасилов Гаспар.
Томазо протянул Гаспару требование Инквизиции.
— Стандартная форма.
Гаспар глянул на требование и досадливо крякнул.
— Наших сейчас везде берут. И во Франции, и в Италии… везде, — он покосился на альгуасилов. — Тебе как… помочь… этих бугаев… девства лишить?
Альгуасилы, как по команде, потянулись к шпагам, а Томазо призадумался. Его брали под арест десятки раз — и в Азии, и в Африке, и даже в Европе, и каждый раз он выходил — раньше или позже.
— Не надо, — отмахнулся Томазо, — думаю, через недельку отпустят.
— Ой, не знаю, — сокрушенно цокнул языком Гаспар. — Если б меня на Ватиканские архивы не перебросили, наверное, и я бы уже в камере сидел.
Томазо восхитился:
— Так ты уже в Ватикане?!
— А как бы я тебя нашел? — вопросом на вопрос ответил Гаспар и кивнул в сторону ревизора: — Вот, прочитал его донос и выехал. Хорошо еще, что успел.
Томазо тоже глянул в сторону ревизора и только тогда вспомнил:
— Я ж тебе обещанное привез!
Он повернулся к замершим в стороне каретам.
— Бруно! Сюда иди!
Дверка распахнулась, и из нее, гремя цепями, выбрался часовщик.
— Ну, наконец-то… — усмехнулся Гаспар. — Долго же ты мне его отдавай…
В его голосе слышались обида и злость, но вот смотрел он на спутника Томазо странно — с надеждой.
— Не поверишь, я за ним по всему Южному материку гонялся! — рассмеялся Томазо. — И все — ради тебя!
Уже изнемогшие от ожидания альгуасилы демонстративно громыхнули оружием.
— Сеньор Хирон…
— Успеете! — рявкнул на них восседающий на руках двух здоровенных монахов Гаспар. — Не видите, два сеньора беседуют?! Или вас хорошим манерам научить?!
Альгуасилы обиженно зашмыгали носами, но перечить высокомерному инвалиду не рискнули.
— Ну ладно, я пошел, — рассмеялся Томазо. — А то, я чувствую, сейчас напрасная кровь прольется…
Они обнялись еще раз, и Гаспар, сделав приказной жест гремящему цепями Бруно, хлопнул носильщиков по тонзурам:
— Вперед, ретивые!
И лишь когда «ретивые» почти домчали его до кареты, Гаспар обернулся.
— Не строй иллюзий, Томазо. Просто помни: я тебя вытащу.
Бруно сел, куда показали, а через мгновение напротив него усадили Гаспара.
— Долго я этого мгновения ждал…
Бруно напрягся, а монах, словно специально нагнетая страху, начал задирать подол рясы.
— Ты знаешь, каково круглые сутки вот с этим ходить?
Бруно присмотрелся. С жирного пояса монаха свисала грубая веревка, а к ней была привязана стеклянная бутыль с широким горлышком.
— Не держится ничего… льется… круглые сутки, — деловито пояснил монах, — и с бабами все… никаких отношений, — и вдруг вспыхнул: — Ты понял, крысеныш?!
— Понял.
— Ничего ты не понял! — процедил монах и опустил рясу. — И что мне с тобой сделать?
Бруно пожал плечами.
— Сеньор Томазо обычно давал мне задания… Вы тоже можете.
— Чего?! — возмутился монах и вдруг словно что-то вспомнил: — Точно-точно… эта придумка с парагвайскими архивами ведь твоя?
Бруно кивнул:
— И не только с архивами. Я много чем сеньору Томазо помог.
Монах наклонил голову с таким выражением лица, словно обдумывал, чем бы в него запустить, и вдруг захохотал.
— Скажи спасибо, что дело давно было, крысеныш… а то бы я тебя прямо здесь прикончил!
— Спасибо, сеньор, — искренне поблагодарил Бруно.
Лишь когда Томазо сунули в битком набитую камеру тюрьмы Инквизиции в Сарагосе, он понял, насколько все серьезно. Справа и слева от него сидели только братья Ордена. И многих он знал.
— Французы первыми травлю начали, — объяснили ему. — Там какой-то из наших братьев операцию на бирже провернул… то ли с рабами, то ли с сахарными плантациями… ну и погорел.
— Но это же не повод — нас всех… — начал Томазо.
— Именно что повод, друг, — засмеялись братья. — Именно что повод.
Это было странно. Орден всегда помогал католической Франции — всеми силами. Однако Европа, похоже, изрядно изменилась.
Пока Томазо был в Новом Свете, Амстердам вдруг начал славиться своими бриллиантами, а Швейцария — часами, Голландия и Англия стали задавать тон в корабельном деле, и даже в захолустной Германии как по волшебству начало подниматься оружейное ремесло. На фоне нищего Арагона и обезлюдевшей Гранады, где, как говорили, половина селений так пустыми и стоит, контраст с евангелистами был изрядный.
— Не надо было евреев гнать, — считали одни. — Что толку, что мы у них деньги отняли? Их сила не в деньгах, а в уме.
— Да не в евреях беда, — возражали другие. — Мы же вслед за евреями и своих начали давить, а это — последнее дело.
Томазо не соглашался ни с теми, ни с другими. Он-то знал, что место евреев тут же заняли структуры Ордена. А пустоту на месте изгнанных мастеровых-евангелистов сразу же заполнили собой монастырские мастера. Как сказал бы Бруно, на место выдернутых чужих регуляторов хода Орден тут же вставил свои. Однако у них, на севере, все работало, а у нас нет.
«А может, все дело в люфте? — мучительно вспоминал, что там говорил об этом Бруно. — Может, мы слишком зажали конструкцию? Так сказать, перетянули…»
— Все это чушь, братья, — подвел наконец итог самый уважаемый арестантами монах. — Беда в том, что мы обслуживали животное, которое только жрет и ср… Понятно, что, когда оно сожрало все, что было, — от евреев до морисков, — оно принялось за нас.
Гаспар никогда не держал зла. Убить обидчика мог сразу, но злиться дольше двух часов как-то никогда не получалось. А главное, он прекрасно понял, что этот Бруно и есть тот самый «подручный Томазо Хирона», что придумал какой-то «неквалифицированный», но почему-то очень эффективный трюк с архивами.
Он помаленьку расспросил Бруно, что там в Парагвае произошло, и задумался надолго. Нет, сам способ оформлять бумаги задним числом новостью не был. Гаспара заинтересовал опыт передвижки во времени огромного массива документов — сразу, одним куском. К тому, чем он занимался теперь, такой опыт имел самое прямое отношение.
— Хочешь остаться в живых? — глянул Гаспар на часовщика.
Тот энергично закивал.
— Я дам тебе шанс, — пообещал Гаспар.
Томазо вызвали на первый допрос на вторые сутки. Провели узким тюремным коридором, завели в небольшую комнату с единственным окном и жестом показали на стул. Томазо присел, аккуратно сложил скованные руки на коленях — очень уж сильно кандалы натирали кисти, — а когда Комиссар Трибунала оторвал взгляд от бумаг и поднял голову, едва не вскочил.
