Родриго Кортес - Часовщик
— Мы сообщим нашему премьер-министру о сложившейся ситуации, — сдержанно признали они полный провал своей миссии.
— Я надеюсь, на то время, пока сеньор премьер-министр будет думать, вы снимете осаду наших морских крепостей? — не дал им просто уйти Томазо.
Голландцы переглянулись, уперлись глазами в главу миссии, и тот махнул рукой.
— Снимем.
Гаспар узнал о том, что голландцы временно приостановили предъявление претензий, от отца Клода.
— Ничего не понимаю! — яростно бубнил под нос лучший историк всей католической Церкви. — Кто их там мог остановить?! Чем? Крестным знамением?!
И Гаспар не собирался говорить ему, что на всем Южном материке есть лишь один человек, способный на такое, — Томазо Хирон.
Бруно так и держали в цепях, кормили, поили, а чтобы не скучал, приковали к специально вбитому у окна кольцу. И каждый день там, за окном, проходили аутодафе, на которых приехавшие вместе с ревизором инквизиторы мстительно сжигали найденных в столице по розыскным анкетам беглецов — в основном крещеных евреев и морисков, подкармливая огонь запрещенными во всем католическом мире томиками любовных романов. Он видел, как одного за другим вешают вожаков мятежа. И однажды к длинной, на тринадцать веревок, виселице вывели Амира и — рука об руку с ним — Иосифа.
Эти двое не были для Бруно чужими. Но, странное дело, когда все кончилось, он испытал облегчение. Теперь во всей Вселенной остался лишь один человек, имеющий к нему отношение, — Олаф. Но Бруно знал, что Олаф давно добрался до Швейцарии и теперь, наедине со своими часами, вполне счастлив. И это означало, что Бруно свободен.
Святые отцы, как никто другой, понимали, какое огромное дело провернул Томазо Хирон. Никакой иной юридической защиты от голландцев, кроме только что созданной Хироном удвоенной истории освоения края, у них не было. Теперь им предстояло выполнить две задачи. Первым делом следовало выстроить по этому образцу и все остальные архивы на материке — труд воистину титанический. Но главное, надо было убедить общественность, что внезапно возрожденный кусок истории освоения этого края действительно существовал и был просто забыт.
— Я думаю, следует попросить вице-короля об основании, скажем, Академии Забытого 41, способной воссоздать неизвестную историю этого края, — первым предложил брат Херонимо. — Иначе не справиться.
— У нас в Байя много документов, — подал голос кто-то, — в первую очередь там надо Академию Возрождения 42 ставить.
А потом к Томазо пришел ревизор Ватикана.
— Я обнаружил некоторый недочет в вашей работе, сеньор Хирон, — тихо произнес он.
Томазо улыбнулся и оперся локтями на стол.
— У меня много недочетов. Просто потому, что я работаю.
— Но этот особый.
Томазо насторожился, а ревизор так же тихо, без эмоций принялся раскладывать бумаги прямо перед ним.
— Скажите, сеньор Хирон, зачем вы сдвинули все архивы на сто лет ровно? Нельзя было хотя бы на сто два?
Томазо кинулся просматривать ревизорскую сводку, и волосы у него поднялись дыбом. Да, он приказал монахам сдвинуть все это лет на сто, но у него и в мыслях не было, что они исполнят его приказ так буквально!
— У вас даже эпидемии среди индейцев ровно через сто лет повторяются… иногда вплоть до числа погибших. Нельзя же так грубо работать, сеньор Хирон. Где вас учили?
— Матерь Божья… — только и сумел выдохнуть Томазо.
Сводная таблица, которую он видел перед собой, выдавала его благонравное мошенничество с головой. В Парагвае повторялось все: налеты мамелюков и мятежи, эпидемии и число погибших от них, потери флота и ревизии из Ватикана. Ровно через сто лет 43. Год в год.
— А самое печальное, что вы ведь дали голландцам некоторые бумаги для экспертизы, — напомнил ревизор. — А значит, ничего уже не изменишь.
— Нет, кое-что подправить еще можно! — заторопился Томазо. — Я знаю! Здесь можно собрать данные, где налетчиков именуют мамелюками, а здесь — паулистами! Будет казаться, что это — разные события. И еще…
Ревизор, упреждая его, поднял руку.
— Я знаю все, что вы скажете. Я видел множество подобных подтасовок. Не первый год вашего брата проверяю. Но все они будут видны как на ладони. Всегда. Потому что вы ошиблись в главном.
Томазо стиснул зубы и ударил кулаком по столу. И тогда ревизор положил руку ему на плечо.
— Собирайтесь, Томазо. Вы едете со мной в Европу. Вы — не казна Ордена, и уж на это моих полномочий хватает.
Час одиннадцатый
Бруно не удивился, когда его цепь отомкнули от кольца и так же, в кандалах, посадили в карету. Он видел из окна, как точно в такую же карету незадолго до него сажали Хирона, и уже догадывался, что кое-что пошло не так. И это было очень хорошо. Нет, он вовсе этого не добивался. Просто Бруно знал, что Провидение уже ведет его по нужному пути. Именно поэтому сеньор Хирон, отняв у него индейцев и редукции, тут же поднял его ступенькой выше. И Бруно, поглядывая в сторону ревизора, уже понимал: судьба наверняка отнимет его у Хирона, чтобы поднять на новую, пока еще неведомую высоту.
Томазо вспомнил о Бруно, уже когда садился в карету.
— Извините, святой отец, но мне придется взять с собой еще одного человека.
Он обещал Гаспару отдать изуродовавшего его Бруно и теперь просто выполнял обещание.
— За чей счет? — профессионально скупо отреагировал ревизор. — За ваш лично или за счет Церкви?
— Это преступник, и анкета на его розыск подана много лет назад, — сразу понял, в чем дело, Томазо.
Ревизор поморщился. Разыскиваемого преступника можно было покарать и на месте, однако Томазо был братом Ордена, а потому имел право на такие вот незапланированные перевозки. — Как хотите… — куда-то в сторону, с неудовольствием произнес он.
Томазо распорядился доставить часовщика, ушел в свои мысли и не возвращался в реальный мир, пока не добрался до Европы. Ему было совершенно ясно, что отдуваться за все придется лишь ему — просто потому, что это удобно новому Генералу.
Да, Томазо допустил просчет. И подозрительнее всего должны были смотреться сдвинутые на сто лет ровно всплески падежа поголовья индейцев. Он искренне надеялся, что у братьев хватит смекалки обозначить потери от эпидемий, скажем, как следствие мятежей и налетов — местами, в разбивку, но вот сами колебания численности поголовья — с этим была просто беда.
Чтобы не платить за «погибших», а на деле укрытых от учета индейцев подушный налог, Орден строго отчитывался Короне — о каждом «падеже». И вымарать эти продублированные во множестве учреждений Короны цифры было уже невозможно.