Родриго Кортес - Часовщик
— Черт с ней, с Европой! Главное, придумать, как упорядочить все эти архивы абсолютно одинаково. Во всех городах!
Он уже начал горячиться.
— Беда в том, что делать это будут самые разные люди! Не всегда умные. Не всегда достаточно образованные. Обычные люди. И нам нужно дать им образец — наглядный, простой и понятный самому тупому писарю! Но не такой примитивный, как в Парагвае! Ты понял?!
— Конечно, — уверенно кивнул часовщик.
— Тогда думай, — приказал Гаспар и подозвал носильщиков: — Поехали, ретивые…
— Я уже придумал.
Гаспар взялся за шеи своих «ретивых» и лишь тогда понял, что ему сказали что-то странное.
— Что ты сказал? — обернулся он.
— Я сказал, что уже придумал, — спокойно и уверенно произнес Бруно.
Бруно видел, как менялось выражение лица Гаспара: от удивления и быстро мелькнувшей надежды через недоверие к злости.
— Ты придумал образец?
Бруно кивнул, взял листок бумаги, перо и быстро начертил круг.
— Это циферблат обычных курантов. Такие есть на здании каждого магистрата, а потому их видел каждый писарь.
— И что дальше? — все более раздражаясь, поинтересовался Гаспар.
Бруно быстро набросал на месте идущих по кругу цифр черточки.
— Возьмите за единый образец обычный циферблат, разбитый на 12 часов. На каждый час положите свой кусок архива…
Монах оторопело вытаращил глаза. Ничего логичнее, чем выстроить архивы по часам циферблата, нельзя было и придумать.
— Потрясающе! — выдохнул он и прикрыл глаза. — Все, Томазо, считай, ты на свободе! Я тебя выкуплю…
Томазо сам не знал, почему начал рассказывать. Может быть, потому, что молчал всю жизнь. Но вот эту понимающую ухмылку брата Агостино выделил сразу.
— Не надо ухмыляться, Куадра, — мгновенно осадил он Комиссара. — Это совсем не то, что проходил ты.
И по скакнувшим в сторону зрачкам инквизитора подтвердил себе, что попал в точку.
Собственно, прием в тот или иной орден проходили все. Не тот прием, что заканчивался праздничным ужином и благодарственной молитвой настоятеля, а тот, что начинается сразу после ужина, когда настоятель предусмотрительно выезжает по делам, а старшие братья, предчувствуя забаву и ковыряя в зубах щепками, загоняют молодняк на задний двор.
Это везде происходило по-разному. Доминиканцев интересовали только боевые качества новичков, а потому их били — жестоко и долго, до точного выяснения, кто есть кто. Но бывали и такие монастыри, где испытание превращалось в бесконечную череду изнасилований и издевательств. Изнемогающие от воздержания и весьма недалекие умом братья порой были способны на страшные вещи.
— Это не то, что ты подумал, — еще раз повторил Томазо. — У нас от этого удовольствия не получает никто.
Нет, поначалу все выглядело забавно. Монахи разбили новичков на две группы и устроили соревнования с простой задачей: как можно быстрее преодолеть ряд скамеек и столов; под скамейками надо было проползти, а столы перепрыгнуть. Мальчишкам это понравилось ужасно. Но шел час за часом, а монахи все еще были недовольны результатом.
— Что ты как курица бежишь?! — подбадривали они отстающих. — Быстрее! Еще быстрее!
И понятно, что часов через восемь-десять новички совершенно выдохлись, и именно тогда их начали подгонять подзатыльниками.
Поначалу огрызались многие, но уже к утру не желающих терпеть «дружеские» подзатыльники осталось только трое: Луис, Гаспар и Томазо. Монахи усилили давление, принялись всерьез всех поколачивать, и, что особенно любопытно, не столь дерзкие товарищи сочли виновными в том, что отношения с наставниками испортились, именно этих троих «смутьянов».
— И вас всех потом… это? — прищурился инквизитор.
— Нет, — мотнул головой Томазо. — Сначала дали уйти тем, кто сломался после первых суток.
Их было шестнадцать, шагнувших вперед, и они очень вовремя ушли. Ибо вторые сутки оказались намного тяжелее первых. Изможденные новички до конца осознали, что все направлено лишь на то, чтобы их сломать, а потому и монахи били их, не стесняясь, и, если бы Луис не собрал вокруг себя команду, многих сломали бы уже тогда.
— А потом нам пообещали защиту и вышвырнули тех, кто поверил.
На самом деле те, кто поверил обещаниям внезапно появившихся «ревизоров» сообщить об этом ужасе в епископат, просто перестали драться, как должно, и сдались.
— А потом вообще все пошло не так.
Он потом долго пытался понять, в чем преподаватели просчитались, но, скорее всего, дело было в том, что среди них оказался Луис. Этот тощий проворный мальчишка был самым дерзким, и когда он понял, что их шаг за шагом ведут к одному из самых презираемых в миру грехов, первым подал пример.
— Он убил испытателя.
— Как? — оторопел Агостино. — Как можно убить человека голыми руками?
— Он выгрыз монаху кадык.
— Но это же…
— Вот именно, — кивнул Томазо.
Из них предполагалось воспитать бесстрашных, изобретательных агентов. Однако к смерти испытателя сидящие за невидимыми изнутри прорезями для наблюдения преподаватели готовы не были. Томазо и сейчас не сказал бы, правильно ли они там поступили, но была дана команда усилить давление. И Луис убил второго.
Это было уже полным провалом испытания, неизбежно влекущим для преподавателей служебные перестановки. И они надавили еще. Двое монахов зажали Луиса в угол и показательно сломали ему позвоночник.
— Но было уже поздно…
— Почему? — глотнул инквизитор.
— Мы поняли, что это возможно.
Лидерами отчаянного двухдневного сопротивления — перед самым финалом — стали Гаспар и Томазо.
— Надо же… — неловко хмыкнул инквизитор.
— Ты не понимаешь, что такое выдержать двое суток… — покачал головой Томазо.
Он и сам не понимал, как им это удалось. Однако они сколотили вокруг себя последних одиннадцать человек, и на предпоследний этап монахи не могли их загнать ровно двое суток.
— А потом?
Томазо не ответил.
Первым делом Гаспар заехал на своих «ретивых» к отцу Клоду.
— Я знаю, чем завершить Тридентский собор.
Один из умнейших историков Церкви с усталым видом оторвался от бумаг.
— А почему ты еще здесь, Гаспар? Я тебя давно не держу.
Гаспар широко улыбнулся.
— Архивы надо разбросать по цифрам на циферблате часов. В часах разберется любой провинциальный архивариус.
Отец Клод замер, а Гаспар улыбнулся еще шире.
— У нас получится двенадцать одинаковых блоков.
— Двенадцать мало, — сразу отрезал отец Клод, — у нас должна быть долгая история…
Но его глаза уже светились мечтой.
— Но в каждом часе есть минуты! — рассмеялся Гаспар. — Можно разложить историю Церкви по минутам!
