Валерия Калужская - Магиум советикум. Магия социализма (сборник)
Ждать пришлось семь минут – слишком долго для плавящегося мозга. Карусель, что вращалась у нее в голове («В колесе… В колесе… А теперь оно во сне»), уже нельзя было назвать связными мыслями. Наконец появился «ЛАЗ». В автобусе она попыталась протолкнуть в щель кассы металлический рубль вместо пятака. Сидевший впереди старичок (сгинь, привидение!) смотрел на нее как на идиотку.
Очутившись на нужной улице, она ждала чего угодно – например, что дом окажется там же, где телефонная будка, то есть в ее кошмаре. Но нет, «сталинка» была на месте – зиждилась тяжело и хмуро, обещая неприятные сюрпризы. Антонина вошла в подъезд, поднялась на третий этаж и уставилась на дверь под номером шесть. Вернее, на таблички справа от дверного косяка. Вместо фамилии «Воробьев» было написано «Соколов».
Антонина вытерла рукой холодный пот, даже не вспомнив про платок в сумке. Позвонила. Если откроет «любимый племянник», она вцепится ему в рожу. Зачем? И что потом? Неважно.
Открыл мужчинка средних лет в спортивном костюме «Динамо» и кедах. Позади него просматривался знакомый коридор с книжными шкафами и календарями на стенах. Даже, кажется, мелькнула голова любопытствующей «овцы».
– Вам кого? – спросил физкультурник.
– Профессор Воробьев здесь проживает? – Для нее вопрос имел смысл, хотя она догадывалась, что для других – нет.
– Воробьевых не держим. У нас тут сплошные соколы. Правда, есть одна курица…
Остряк. Веселись дальше. Она повернулась и двинулась к лестнице, как на расстрел. Вернее, как уже расстрелянная.
– Эй, девушка, – окликнул мужчинка, понизив голос. – У вас всё в порядке?
Она засмеялась. А если скажу, что не в порядке, что он сделает? Чем поможет? Ему самому нужна помощь, хотя он, похоже, об этом пока не догадывался. Он занимал чужое место. «Я тоже думал, что жил. Не ошибитесь дважды».
Ну а теперь всё, что она могла, это вернуть должок. Антонина поехала в университет. Остальные намерения свелись к нуждам невыносимой текущей минуты, к попытке избавиться от боли, исправить то, чему не было названия. Она не представляла, что будет делать, если не найдет Самарина в его кабинете.
Профессора там не оказалось. Его не было нигде в пределах досягаемости. Бесплодные поиски закончились через два часа. Специальная бригада «скорой» доставила ее в приемное отделение городской психиатрической больницы. Вскоре у гражданки Шестаковой диагностировали онейроидную кататонию с устойчивыми конфабуляциями.
Если бы всё было так просто.
Спустя пятнадцать лет она живет в той же двухкомнатной квартире вместе со спивающимся братом. Родители давно умерли; возможно, судьба детей была отчасти причиной их раннего ухода. Антонина старается забыть их последние дни – если думать еще и об этом, можно сойти с ума. Она не сумасшедшая, какая бы чушь ни была записана в ее истории болезни. У нее не получается забыть о другом – о жизни, в которой не случилось ничего из того, о чем она когда-то мечтала.
В квартире нет телевизора, так что тихое помешательство на «Рабыне Изауре» ей не грозит. Иногда она слушает радио. В последние годы много говорят о какой-то «перестройке». Спорят до хрипоты, обливают друг друга дерьмом, разоблачают, обещают, болтают, болтают, болтают… Антонине всё равно. Временами у нее возникает более чем убедительное ощущение, что зловещая подмена произошла не с ней одной. Похоже, те, кому принадлежат радиоголоса, еще не догадываются, что хаос станет всему эпитафией. А она это откуда-то знает и потому относительно спокойна. Она больше не собирается гостить на Сабуровой даче.
Всё мало-мальски ценное вынесено братом из квартиры и продано. Ей и это безразлично. Она не препятствует единственному живому родственнику – ведь оба они на самом дне. Не драться же, в самом деле, за место, где никогда не бывает солнца… Единственное, что не изменилось со старых времен, это номер телефона и сам телефонный аппарат. Не осталось никого, кому она могла бы позвонить, и ей никто никогда не звонит. Подруги забыли о ее существовании. Брату иногда звонят собутыльники, но и это случается всё реже.
По утрам и вечерам она работает уборщицей в профтехучилище. Спит днем, урывками, и это хорошо для нее, потому что иногда ей снится ее молодость и она просыпается в слезах. Всякий раз, выйдя из дому, она по неистребимой привычке ищет глазами «волгу» цвета дыма и пепла. «Двадцать первые» попадаются крайне редко – теперь это призраки прошлого. Антонина уверена, что машина, на которой она «покаталась» в памятную ночь пятнадцатилетней давности, – не плод ее воображения. Как и всё остальное. Судьба не может быть плодом воображения, иначе любая дура, вместо того чтобы страдать у разбитого корыта, давно вообразила бы другую себя. И другое корыто. А заодно и другую страну.
Она так и не вышла замуж. Любовников у нее тоже не было. Оказавшись в разряде старых дев, она быстро состарилась и внешне. Физические желания угасли. Она не любит чужих детей, сочувственные взгляды соседей и любые проявления жалости. Себя она не жалеет – за ошибки надо платить. Кое-чего она добилась: с некоторых пор ее никто не трогает. Она могла бы многое рассказать об одиночестве и отчаянии, но кто станет слушать чумную крысу?
Она знает, кто станет, и готовится к этому разговору каждый вечер. Для нее это время томительного ожидания и жестоко извращенной надежды. Зная, что, скорее всего, это не поможет, она тем не менее ждет. Больше ей ничего не оставили.
Каждую ночь она без сна сидит в комнате, где стоит телефон. С особым вниманием она вслушивается в тишину и всматривается в темноту с десяти до полуночи, но может ошибаться и потому на всякий случай ждет всю ночь напролет.
Она ждет звонка, который вернет ей украденную жизнь.
Мико Мари
Пастух скелетов
1948 г. Колхоз «Красный луч» Псковской области
– …Деда, а деда… А чего там вороны? – Внук смотрел на старую силосную башню.
Над башней ссорились черные птицы.
– А там ведьмак живет. Помнишь дядь Шуру? Он тебе о прошлом годе кровь заговорил.
– Крови не помню… – тряхнул светлой челкой Ванька. – Он мне зайчика подарил! Хороший зайчик, сказок много знает! Только у него лапка расплелась. Я полечил, а всё равно на погоду ломит…
– У кого? – уточнил дед.
…сидели за околицей, под старой березой. Ловили последние лучи осеннего солнышка. Дед чинил упряжь: шильцем протыкал аккуратные дырочки, протягивал дратву, вязал заскорузлыми, желтыми от махорки пальцами узелки…
Внучок ковырял палочкой сырую после ночного дождика землю. Городская курточка с блестящими латунными пуговками, нос и румяные щечки – перепачканы…
