Эрик Хелм - Уцелевший
* * *
Тысячу тысяч лет парили они среди бескрайнего, неизмеримого пространства, не чувствуя и не слыша ничего — словно плыли на бесконечных глубинах в неведомом, непознанном океане.
Целые эпохи миновали, казалось, пока внизу опять замаячила крыша знакомого дома, возникла библиотека, пентаграмма, четыре недвижно лежащих человеческих фигуры.
В полной, совершенной тишине ложился прах столетий — медленно, как опускаются падающие сквозь яркий солнечный луч несчетные пылинки. Тихо, неощутимо покрывал он комнату, пентаграмму, их самих...
. . . . . . . . . . . . . . . .
* * *
Де Ришло поднял голову. Казалось, он проспал несколько суток подряд. Герцог устало провел ладонью по глазам, увидел знакомые стеллажи, уставленные книгами, полутемную восьмиугольную комнату.
Лампы над головою вспыхнули прежним ярким светом.
Мари-Лу тоже пришла в себя, не без труда встала на колени, дрожащими руками погладила бледное лицо Ричарда:
— Мы спасены, милый! Спасены!
Саймон тоже поднялся. Он выглядел совершенно привычно: маниакальный блеск зрачков исчез, движения стали спокойными и уверенными.
Де Ришло непроизвольно поразился тому, что тщательно связанные запястья и лодыжки приятеля внезапно освободились, и никаких шнуров поблизости заметно не было.
— Кажется, да, — сказал герцог. — Похоже, мы действительно спасены. А вот Мокате — каюк. Чудовище, высланное против нас этой ночью, никогда не возвращается в ад с пустыми лапами. Коль скоро Моката призвал его, Мокате и платить за проигрыш битвы.
— В-вы ув-верены? — слегка заикаясь, осведомился Аарон.
— Вполне. Сверхъестественные законы возмездия действуют безошибочно. Просящий помощи у бесовских сил обязан играть по бесовским правилам. А они ох как жестоки! Не сомневайся: до утра Моката не доживет.
— Но... но... — Саймон округлил глаза от волнения: — Вы не знаете! В подобных затеях Моката никогда не действует сам! Он погружает в гипнотический транс других, пользуется ими, словно щитами... За нынешнюю ночь заплатит один... одна из бедняг, находящихся под его влиянием!
Герцог нахмурился, открыл было рот, но каменные плиты веранды внезапно загудели. Кто-то бежал по ним во весь дух. Задребезжали, зазвенели, рассыпались мелкими и крупными осколками стекла венецианского окна, ибо тяжелый ботинок, надетый на мощную ногу, раздробил деревянные переплеты.
На подоконнике возник растерзанный и ошарашенный Рекс ван Рин. Осунувшееся, пепельное лицо американца было застывшей маской отчаяния, боли, невыразимого ужаса.
Несколько секунд он стоял, обрамленный оконным проемом, в неверном сером свете занимавшейся зари. На руках у Рекса покоилось безвольно обмякшее тело. Длинные светлые волосы свисали, стройные ноги в шелковых чулках не шевелились.
Две крупные слезы скатились по щекам Рекса, и де Ришло непроизвольно отметил, что впервые видит ван Рина плачущим.
— Это... это Танит, — прохрипел американец, едва разлепляя пересохшие губы. — Она... мертва.
24. Некромантия
— Боже мой!
Мари-Лу поняла, что видит перед собой ту самую девушку, о любви к которой Рекс повествовал с таким жаром более двенадцати часов назад.
— Господи помилуй! — сказал герцог.
— Вот! Видите?! — крикнул Саймон.
Ричард ничего не произнес, ибо знал меньше остальных. Однако понял: случилось ужасное.
— Рассказывай! — коротко потребовал де Ришло.
— Она... попросила остаться, — безумным шепотом произнес Рекс. — Просила спасти от этой свиньи... от Мокаты. Я пытался дозвониться до вас, но линия была занята. Сначала... сначала я подумал привести ее сюда, затем опомнился. Пошли в лесок, воздухом подышать... Танит задремала, я сидел с нею рядом, а потом... уснул сам! Господи Боже, я уснул!
— И долго проспал? — осведомился герцог.
— Не знаю! Несколько часов... не знаю! Просыпаюсь, вскидываюсь — она лежит неподвижно. Зову, трясу... И ничего, понимаете, ничего! Ни звука в ответ! Я схватил Танит на руки, бегом бросился к вам, вижу свет в окнах... Скажите, ради всего святого, она жива?
Мари-Лу потрогала холодную как лед руку девушки.
— Бедный Рекс. Я боюсь, что...
— Нет, невозможно! Скажи: это невозможно!
Ричард быстро пересек библиотеку, отомкнул дверь и через минуту возвратился, неся маленькое карманное зеркальце. Приложил его к губам Танит, выждал. Ни малейшего следа влаги на стекле не осталось.
Итон пощупал бледное запястье.
— Мне очень жаль, старина, — сказал он медленно и осторожно. — Прости, мне очень жаль...
— Но старомодные способы ненадежны, — прошептал Саймон в самое ухо герцогу. — Клиническая смерть, и тому подобные вещи... А может, каталепсия?
— Может, — рассеянно ответил де Ришло. — Только ты сам пояснил: Моката использует медиумов, дабы не платить за вероятный проигрыш. Лично я не сомневаюсь: девушка мертва.
Рекс невольно подслушал последние слова герцога и чуть не завыл:
— Не смейте! А... да... конечно... Я понял сразу... едва лишь поднял ее и понес. Особенная, неживая тяжесть... Я ведь навидался убитых. Как она боялась этого дня! Просила защитить, помочь!..
Американец провел рукою по лицу.
— Моката... — дрожащим голосом сказал Саймон и умолк.
— Что Моката? — переспросил герцог.
— Ходили слухи... будто Моката использует погибших медиумов. Делает их бродячими умертвиями. Как бишь это сейчас называют? Негритянское словцо...
— Зомби? — еле слышно произнес де Ришло.
— Да, правильно, зомби.
Ван Рин взвился:
— Я знаю! В южных штатах...
— Молчать! — рявкнул герцог.
— Эй, опомнитесь, — вмешался Ричард. — Она действительно мертва.
— Низший дух может захватить ее тело, — задумчиво сказал француз, едва ли успев обратить внимание на Итона. — Значит, необходимо немедленное вмешательство.
— Да вы что, спятили? Отсекать голову и протыкать осиновым колом собрались?
— Ну, без подобных кошмаров обойдемся. Хотя, по чести, уж лучше загнать осиновый кол в спину и голову отсечь, нежели злосчастной душе следить с того света, как покинутое тело встает по ночам и грызет живую человеческую плоть...
На ван Рина страшно было смотреть.
— Однако, проверить наличие подобной угрозы можно заранее. Положите-ка девушку вот сюда...
Саймон и Ричард отнесли Танит в середину пентаграммы и осторожно уложили на груду одеял.
Герцог уже разбирал свои принадлежности.
— Умертвия, — пояснял он между делом, — ведут себя особым, довольно определенным образом. Они могут сойти за человеческое существо, однако человеческой пищи не приемлют. Пересекать реки и ручьи — любые потоки струящейся воды — упыри способны лишь на закате и восходе солнца. Чеснока боятся панически, вопят и воют при малейшем касании... А святой крест, разумеется, для них непереносим. Посмотрим, посмотрим.
