Самая страшная книга 2016 (сборник) - Гелприн Майк
– Я понимаю, Даниил Кириллович.
– И еще будет личная просьба. Попробуйте найти источник этих слухов, понять, с чем мы имеем дело, и как это может помешать нашей работе. По очевидным причинам полиция не хочет в это ввязываться, поэтому мы можем рассчитывать только на свои силы.
– Я, конечно, не следователь, Даниил Кириллович, но я постараюсь сделать все от меня зависящее.
В коридоре больницы на Кистера налетел Семен:
– Николалексеич! Там эта. Там переводчик пропал!
– Ван Ши?
– Да! Как сквозь землю провалился!
– Так, – Кистер взъерошил волосы, – где искали?
– Ивандмитрич со своими все здания облазили! Сейчас по окрестностям ищут.
– Продолжайте. Он сейчас слаб – не мог далеко уйти.
А ушел ли он? Не такой человек Ван Ши, чтобы убежать, неся в себе смертельную заразу. Конечно, у многих больных происходит на поздних стадиях помутнение рассудка. Но на утреннем обходе никаких признаков бреда у него не было. Куда же ты мог деться, Ван Ши? Это его, Кистера, ошибка! Это он принял решение оставить переводчика в жилом корпусе.
Запись в дневнике Кистера от 12 марта 1911 года
Сегодня в городе был, на торговой площади. Естественно, не по делам торговым, всю провизию нам поставляют из русского Харбина. Даже под угрозой голода я бы не стал закупаться на китайском рынке. Сколько раз летучий отряд находил в погребах чумные трупы, забросанные картошкой, свеклой, капустой. И китайцы не стеснялись выносить эти овощи на продажу!
Меня с Богуцким отправили на ревизию новой обустроенной в городе чумной больницы. Власти серьезно испугались, что город из-за карантина окажется в оцеплении. Заявили, что сделали все необходимое для борьбы с заразой, выписали врачей из Европы.
Блеф! И ложь! Разве они не понимают, что если ничего не делать, не рубить головы чумной гидре, то вся их торговля и промышленность рухнут! Работать будет некому! То, что они назвали больницей, – просто крематорий, где не только врачей нет, но и санитаров. Рабочие голыми руками кидают трупы в печь! И это карантин?! Одна надежда на наш чумной пункт.
По возвращении проезжали мимо торговой площади. Вот место, где расцветает и пахнет чума! Я обратил внимание на одного китайца в толпе, среди одинаковых лиц это показалось мне знакомым. Тот шрам от уголка рта до уха. Его я не мог ни с чем перепутать! На ходу спрыгнул с дрожек и бросился к нему. Он меня заметил, отвернулся, растолкал людей руками и стал уходить. Пока гнался за ним, кажется, сбил несколько торговцев с телегами. Потом вроде бы догнал, схватил за плечо, повернул. Это был не Ван Ши. И откуда я у него шрам увидел? Старик какой-то с бородой и морщинами.
Кажется, я переутомился. Ведь Ван Ши – его в живых уже быть не может! Поневоле начинаешь верить в эти слухи о лекарстве.
Запись в дневнике Кистера от 13 марта 1911 года
Евгений Кириллович пропал. Раньше всегда выходил встречать нас. А сегодня уже третий день, как он не показывался.
Запись в дневнике Кистера от 14 марта 1911 года
Ван Ши я больше не видел. Или все-таки это был не он? Прислали нового переводчика – русского. Пытался через него узнать у китайцев что-то про лекарство. Молчат или смотрят непонимающе. Спрашивал про человека со шрамом. Тоже ничего не знают, хотя один вдруг резко замолчал, посмотрел пристально на переводчика, потом на меня. Я даже увидел, как сузились его зрачки. Как бы еще раз с ним поговорить?
Запись в дневнике Кистера от 15 марта 1911 года
Сегодня двоих нашли. Мужчина и женщина. Уже окоченели. Там же девчушка была, семь лет, как оказалось. Без единого признака болезни. Сидела между ними, как ни в чем не бывало, рисовала. Пока ее в обсервацию определил. Вот что чума делает! То никого не щадит, а то вот так.
Запись в дневнике Кистера от 26 марта 1911 года
За десять дней в обсервации Ли Мей не проявила никаких симптомов. Пока что оставили при больнице. Очень смышленая. Разговаривал с ней через переводчика. Про лекарство она ничего не знает. Когда спросил про человека со шрамом, вздрогнула. Потянула к себе лист и быстро нарисовала что-то, похожее на змею. Потом перечеркала рисунок. Больше ничего из нее вытянуть не удалось. Видел другие ее рисунки. Змеи и люди.
Запись в дневнике Кистера от 1 апреля 1911 года
Как же глупо! Глупо и смешно получилось. Мысли путаются. Попробую изложить все как было. Поступил сигнал. Утром выехали. Фанза на окраине города. Разбитая. Я и не думал, что в такой кто-то жить может. Зашли. Внутри темно. Целой мебели – нет. На полу обломки, печь наполовину разрушена. И запах: резкий, неприятный.
Сначала думал, что пусто в фанзе. Ан нет! Сидел он на полу, качался, как душевнобольной. Разило так, что через маску прошибало.
Переводчик присел перед ним, спрашивать стал, но тот ни в какую не отвечал. Молчал! Я подошел, чтобы первичный осмотр провести, а он отдергивается. Сначала все в пол смотрел, а как на меня глаза поднял… Узнал. Заорал, будто демона увидел. Даже не помню, как на полу очутился. А этот сверху сидит и прям в лицо мне воет. Иван Дмитриевич с Семеном его оттащить пытались, а он хоть и щуплый, но силищи за троих. Наконец скрутили. Я поднялся, глаза какой-то пеленой заволокло. Решил определить на обсервацию. Раз он сейчас в бреду, то осмотреть его не выйдет. Да вот только из фанзы мы его так и не вывели. Как-то извернулся, вытащил из лохмотьев коробочку. Вспыхнуло! Иван Дмитриевич с Семеном еле успели отскочить. А он запылал! То, что с него капало! Этот резкий запах! Какая-то горючая смесь! Безумец! Тут же занялись стены и пол. Мы выбежали наружу. Слава Богу, костюмы плотные, не сразу огню поддались.
А фанза уже полыхает. Этот бедолага выбежал и в снег упал без движения. Простынями тушили, только эта зараза, что на нем была, слишком горючая оказалась. Почти ничего от человека не осталось. На улице понял, что пелена на глазах – это мокрота чумная его.
Снова взъерошил волосы. Опять эта мальчишеская привычка, так и умру взъерошенным.
Сейчас немного знобит. Температура еще в норме.
Простите меня, Даниил Кириллович, простите меня, что не смог оправдать доверие. Не смог выполнить порученную миссию. Думаю, что могу провести последний эксперимент. У меня есть вакцина. Опытная. На крысах показала хороший результат. Которым вводил – жили чуть дольше. Опробую ее на себе.
Было уже поздно. В маленькой комнате горела керосинка. Обстановка тут была самая скромная: топчан, стол, секретер. На столе – аккуратная стопка бумаг, чернильница и почти исписанный лист бумаги. Скрипело перо. Свою историю болезни Кистер заполнял сам.
Имя: Николай Алексеевич Кистер.
Диагноз: Yersinia pestis.
Исход: exitus letalis.
В дверь робко постучали. Кистер вздрогнул. Кто бы это мог быть? Всем коллегам-врачам он сообщил о заражении. Попросил оставить поднос с ужином у порога и сел приводить в порядок бумаги. А много ли этих бумаг? Скупые письма от матери и коллег-врачей. Приглашения на симпозиумы. Ни жены, ни любовницы. Короткие романы в столице – не в счет. Он даже и не помнит имена этих женщин. Не успел нажить ни врагов, ни настоящих друзей. Одиночка. Работа – вот его единственная любовница. Часть небольших сбережений он отписал Российскому бактериологическому сообществу, а другую часть – Ли Мей. Она еще более одинока. Чума когда-нибудь закончится, и девочка сгинет в Харбине, если ей сейчас не помочь. Надо назначить ей опекуна. Ведь за ней будущее, а за Кистером уже прошлое. У нее должен быть шанс.
Стук повторился. На этот раз более уверенно. Кто бы это ни был, нельзя его подвергать опасности. Кистер привычным движением натянул маску, висевшую на шее.
