Самая страшная книга 2016 (сборник) - Гелприн Майк
Телега опять подпрыгнула на ледяном ухабе, и пенсне Кистера слетело во второй раз.
– Бедные, бедные люди, – с грустью покачал головой Ван Ши.
– Подъезжаем! – крикнул снаружи кучер.
Внутрь они вошли одетыми в плотные плащи, с капюшонами на головах, в масках, закрывающих лица так, что для глаз оставался лишь узкий, в палец шириной, просвет. В притоне царила полутьма. Под низким потолком висел густой дым. Светлячки трубок вспыхивали и медленно угасали в глубине помещения. Никому не было дела до вошедших, не слышались голоса – только потрескивание светлячков и медленные вдохи. В густом чаду появился хозяин, лысый китаец со сморщенным, как у обезьяны лицом. Он был напуган, руки подобострастно сложены на груди.
– Спроси его, есть зараженные? – обратился Кистер к переводчику.
В ответ китаец энергично замотал головой. Он отвечал очень быстро, ему явно хотелось, чтобы эти люди ушли из притона. В темноте послышался кашель.
– Всех необходимо проверить, – кивнул фельдшерам Кистер.
Несмотря на робкие протесты хозяина, медики начали работу.
– Куда прешь?! А ну назад! – раздался голос Семена, санитара, что остался дежурить у входа. Он встал неприступной крепостью и не пропускал китайца. Тот был бос, из одежды на нем оставались только рваные штаны, и в таком виде он пытался протаранить лбом Семена и вырваться на морозный воздух.
– Николалексеич, что с этим-то делать?! – заревел санитар. – А то он прет и прет, как баран!
В этот момент китаец зашелся кашлем. Несколько капель мокроты прилетело Кистеру на рукав. Густой мокроты с красными прожилками.
– В телегу его. В барак поедет.
Переводчик что-то начал объяснять «барану». Тот прекратил попытки вырваться и стоял, пошатываясь. Глаза его были пусты. Конечно, на чумном пункте будут проведены дополнительные анализы, но и без них ясно, что зараза уже давно живет в нем. И проведет этот любитель опиума остаток дней в вагоне-теплушке, каких много было оборудовано рядом с пунктом. Никто из больных еще не выходил оттуда сам. Из полутьмы появился Иван Дмитриевич.
– Николай Алексеевич. Там погреб. Вам самим посмотреть надо.
Люк в полу был открыт. Внизу громоздились кучи какого-то тряпья и гнилых овощей. Трухлявые, торчащие из стены доски так и норовили зацепить одежду.
– Вот тут, – Иван Дмитриевич поднес фонарь.
Кистеру довелось видеть много трупов здесь, в Маньчжурии. Многие были куда менее приглядными, чем этот.
Рука в перчатке скользнула по плотной ткани капюшона. Привычка взъерошивать волосы появилась еще в юности. От волнения Коля всегда бессознательно запускал пятерню в шевелюру. Сейчас из-за защитного костюма это было сделать сложно.
Китаец. Возраст неопределенный. Курильщики опиума стареют быстро. Рваная рана от груди до паха. Но причиной волнения стало не это, а отталкивающее, пугающее выражение бесконечной муки на лице. Будто нечеловеческая боль раздирала китайца изнутри прежде, чем разорвать его тело и выбраться наружу.
– Куда его? – тихо спросил Иван Дмитриевич.
– Давайте к нам. Возьмем анализ. Надо понять, чумной или нет. Потом посмотрим.
Запись в дневнике Кистера от 1 марта 1911 года
Сегодня в погребе фанзы нашли труп. Рваная рана от мечевидного отростка до паха. Но испугало не это, а его лицо. Какие же страдания пришлось испытать ему перед смертью?! Подобного за всю практику я еще не видел. Не сразу сообразил, куда его, в полицию или к нам. Если заразен, то наш. Уже не раз находили трупы зараженных с отрезанными головами и иными увечьями. Невежественные крестьяне полагают, что таким образом ограждают себя от чумы. Отрубают демону голову. Бедные неграмотные люди! Та к они лишь больше контактируют с заразой! Полиция это знает и не берется за такие дела. Сейчас у них и так хлопот предостаточно. Но анализ показал, что этот был здоров! А значит – убийство. Завтра передадим труп властям. Дезотряд позаботится о притоне.
Господи, как же хочется, чтобы это все скорее закончилось, пройти это и вспоминать как долгий страшный сон! А потом в Италию! В Неаполь!
Порой я думаю, не зря ли все это? Мы уже потеряли двух врачей, двух фельдшеров и бесчисленное множество санитаров. Как же страшно думать о смерти! О своей, о чужой – все одно страшно. Гнать! Гнать от себя эти мысли! Если не мы, то кто?
Запись в дневнике Кистера от 5 марта 1911 года
Третьего дня сигнал был из пригорода. Прибыли, а там русские, из железнодорожников. Сам хозяин на топчане лежит, стонет. Вокруг ступить некуда от мокроты. Совершенно некстати я вспомнил каток в Петербурге. Рядом старуха шаркала. На вопросы не отвечала, все бормотала о гиене, сошедшей с неба.
Запись в дневнике Кистера от 6 марта 1911 года
Сегодня вечером Ван Ши пожаловался на слабость. Сделал термометрирование – температура повышена. Анализ показал наличие возбудителя. Еще одна жертва чумы! То ли он маску, когда не надо, сдвинул, то ли перчатки не вовремя снял.
Он ждал меня у себя в комнате. Еще до анализа попросил не приближаться. И когда я вошел к нему – сделал шаг назад. Я не стал надевать респиратор, мне показалось, что ему нужно видеть мое лицо, когда сообщу это. Он понял все без слов. Опустился на кровать.
– Надеюсь, я помог вам. Немного, – прошептал он.
Его руки почти не дрожали. Не будем переводить его в чумной барак.
Капля пота скатилась по щеке. Кистер работал. Образец номер сорок пять – безрезультатно. В клетке сновали специально отловленные крысы. Каждая из них была переносчиком заразы. И каждая из них могла стать спасением.
Образец номер сорок шесть. Снова нет. Следующее стекло с каплей жидкости ушло под микроскоп. Только сейчас, после многих часов работы, Кистер почувствовал, как же душно и неудобно в тяжелом противочумном костюме, надетом поверх одежды. Как заливает глаза пот, как спирает дыхание под маской. Все. Хватит на сегодня.
У выхода из камеры дезинфекции мялся Семен.
– Там Данила Кириллович вызывают, – прогнусавил он.
Кистер поблагодарил и вышел на улицу. Вдохнул всей грудью холодный воздух наступающей весны, чтобы прогнать из легких долгие часы заточения в лаборатории.
Снова пепел. Иногда его больше, иногда меньше. Но он есть всегда, и сегодня его особенно много. Дезотряд жег чумные фанзы. Совсем рядом.
Кабинет Заболотного находился в глубине чумной больницы. В начале осени она была переоборудована из холерного барака. Остальные два барака были приспособлены под жилые помещения и обсервацию персонала. Больные размещались в загнанных в тупик вагонах-теплушках.
– Даниил Кириллович, вызывали?
– А, Кистер! Заходите! Прошу вас, – Данил Кириллович снял пенсне и потер переносицу, поднялся из-за письменного стола. – Так что же это вы? Только из лаборатории? Снова работали?
Кистер кивнул:
– Чувствую я, Данил Кириллович, что рядом решение, на поверхности. Вот чуть-чуть – и найду вакцину. Поймаю, как крысу за хвост!
– Николай Алексеевич, дорогой мой! Умоляю вас, заканчивайте с этим. Мы материал отправляем в Москву, в Петербург! Там люди занимаются этим, а вы тут делайте свою работу.
– Так я и делаю свою работу! Именно потому что мы тут, мы видим всю клиническую картину заразы. А люди в столицах что? Они этого не видят!
– Вы подвергаете себя страшному риску, а мы не можем позволить себе рисковать врачами, тем более такой квалификации, как вы!
– Мы и так каждый день подвергаемся риску. Каждый вызов, каждая фанза – это риск для всех нас!
Повисла пауза, Заболотный смотрел Кистеру в глаза. Наконец он вздохнул:
– Что же, запретить я вам не могу. Знаю, благое дело делаете. Я вас для другого вызывал, Николай Алексеевич.
– Я слушаю.
– В городе, особенно среди рабочих, пошли слухи о некоем лекарстве. Я хочу попросить вас и весь отряд, по возможности, опровергать их. Люди пребывают в невежестве. И что бы они ни называли лекарством, будь то какая-то магия или эти их порошки, эффект может быть прямо противоположным.
