Марк Фрост - Список семи
Дойл молчал, но продолжал стоять в дверях. Покачав головой, Эйлин бросила на него насмешливый взгляд. Потом посмотрелась в зеркало, стоявшее на столике возле кровати. Ее прическа растрепалась, обветренные щеки горели.
– Ну и вид, – пробормотала она.
– Не так уж плохо, – начал было Дойл, но тут же пожалел об этом.
Эйлин испепелила его взглядом. Она смотрела в зеркало, безуспешно пытаясь привести в порядок волосы.
– О, если бы произошло чудо и у меня появилась бы расческа… – вздохнула она.
– Это единственное, что у меня есть с собой из вещей, – уныло пробормотал Дойл, доставая из саквояжа набор расчесок и щеток.
– Ай да доктор! – рассмеялась Эйлин. – Хватит хмуриться. "Подарок нам не мил, когда разлюбит тот, кто подарил…"
– "Я вас не разлюбил, Офелия", – подхватил Дойл реплику из "Гамлета".
Эйлин сбросила мужской жакет, вытащила заколки и, тряхнув головой, распустила волосы. Она расчесывала черные кудри, перебирая пряди, рассыпавшиеся по плечам. Захваченный зрелищем, таинственным и интимным, Дойл замер, забыв и о братьях, и обо всех ужасах этого вечера.
– Вы когда-нибудь видели меня на сцене, доктор? – мило улыбаясь, спросила Эйлин.
– Не удостоился такого счастья, – пробормотал Дойл. – Меня зовут Артур.
Она едва заметно кивнула, как бы соглашаясь с возникшей между ними откровенностью.
– Вам, наверное, понятно, почему блюстители нравов в течение столетий не позволяли женщинам появляться на сцене. У них были весьма веские причины.
– Что за причины? – удивился Дойл.
– Они считали, что видеть женщину на сцене опасно.
– В каком смысле – опасно?
Эйлин пожала плечами.
– Потому что зритель убежден, что роль, которую она исполняет, и есть ее истинный характер.
– Но от актрисы именно этого и ждут. Она должна играть так, чтобы зритель поверил ей всем сердцем.
– Возможно, возможно.
– В чем же опасность?
– Опасность в том, что, увидев актрису на сцене, а потом встретившись с ней в жизни, человек не может понять, где игра, а где жизнь. – Эйлин бросила на Дойла загадочный взгляд. – Скажите, ваша мама никогда не предостерегала вас насчет легкомыслия актрис, Артур?
– Нет. Вероятно, она думала, что есть опасности и посерьезнее.
Дойл достойно выдержал пристальный взгляд Эйлин.
– Вы думаете, что я все-таки видел вас на сцене? – спросил он.
– Да. В известном смысле видели.
Последовала долгая пауза.
– Мисс Темпл…
– Эйлин.
– Эйлин, мне кажется, что вы пытаетесь соблазнить меня, – без обиняков обратился к ней Дойл.
– Соблазнить? – Эйлин перестала расчесывать волосы. Казалось, она не знала, что ответить. – У вас возникло такое впечатление?
– Да. Я бы сказал, да, – спокойно произнес Дойл.
По ее лицу пробежала легкая тень. Она положила щетку на стол.
– А что, если это действительно так?
– Ну-у, – протянул Дойл. – Может быть, это и в самом деле последняя ночь в нашей жизни… И если я сейчас покину вас, то буду сожалеть об этом до гробовой доски.
Они посмотрели друг на друга.
– Тогда заприте, пожалуйста, дверь, Артур, – мягко сказала Эйлин без тени кокетства в голосе.
Дойл повиновался…
Глава 17
"МАМИНЫ СЛАДОСТИ"
Дойл покинул Эйлин еще до рассвета. Она сладко спала. Дойл поцеловал ее и быстро оделся. Эйлин пробормотала что-то во сне, не открывая глаз.
Дойл не испытывал ни стыда, ни сожаления. Он не был ортодоксальным католиком, но искоренить в себе мысль о том, что плотская любовь – это грех, не мог. Возможно, встреча с Эйлин стала исключением, но он не был уверен в этом. Этого захотела она сама, убеждал себя Дойл, забыв о собственных желаниях. Как сложатся их дальнейшие отношения, он тоже не знал. Теперь ему необходимо было разобраться в своих мыслях и чувствах.
Закрыв дверь на ключ, Дойл взглянул на часы: почти пять утра. Он решил ждать Спаркса до девяти, возможно, чуть дольше. Это, правда, полностью противоречило приказу Джека, но Дойла это не волновало. Приняв решение, он спустился на первый этаж и попросил подать ему крепкого чая.
На кухне никого не было, кругом царила тишина, как бывает в глухой предрассветный час. Чуть слышно поскрипывали оконные ставни. Выглянув в окно, Дойл увидел, что небо совершенно очистилось от туч: утро обещало быть морозным, но ясным.
Эйлин была восхитительна – податливая, нежная и… страстная. Что-то в их близости больно задело Дойла, однако он гнал от себя эти мысли. Его тронуло потрясающее ощущение ее тепла, того, что она была живой и настоящей. Он обнимал и целовал ее, забыв обо всем на свете. В какой-то момент она расплакалась, молча утирая катившиеся слезы; жестом она умоляла его не спрашивать ни о чем. Он, конечно, подчинился. Но суммировать свои теперешние ощущения Дойл не мог и думал о том, что, вероятно, всегда идет на поводу у своих чувств.
У него слегка кружилась голова. Распахнув дверь, Дойл вышел во внутренний дворик позади гостиницы. Морозный воздух пронизал Дойла и одновременно приятно взбодрил и освежил его. Он вдохнул полной грудью, разминая руки и ноги.
– Не правда ли, свежий ветер действует как наркотик, – раздался у него за спиной мужской голос.
Этот голос Дойл слышал совсем недавно.
Прислонившись к дубу, раскинувшемуся посредине двора, стоял Александр Спаркс, закутанный в черный плащ. Он был абсолютно неподвижен, на темном фоне бледным пятном выделялось его лицо, освещенное скудным светом зимнего утра. Лицо Александра характерной худобой было похоже на лицо его брата, но этим сходство ограничивалось. Это был тот самый человек, которого Дойл видел на Чешир-стрит. Но теперь он выглядел иначе. Кожа на лице была тонкой, словно пергаментной, и казалась неживой; тепло безвозвратно испарилось из-под хрупкой оболочки. Светлые глаза, опушенные темными ресницами, смотрели спокойно, ничего не выражая. Темно-русые волосы ниспадали на плечи, открывая высокий красивый лоб. И только рисунок губ нарушал строгий абрис этого лица. Приоткрытый рот обнажал ряд острых белых зубов и напоминал оскал хищника, почуявшего добычу. Его присутствие во дворе казалось мистическим и необъяснимым. У Дойла возникло ощущение, что ему это чудится…
– Вам нравятся предутренние часы, доктор? – спросил Александр.
Звук его голоса резал слух, как это бывает при звуках перетянутых струн музыкального инструмента.
– Не особенно, – хриплым голосом проговорил Дойл, незаметно опуская руку в карман.
– Вы оставили свой револьвер в номере, где спит мисс Темпл, – сказал Александр, плотоядно улыбаясь.
Дойл судорожно сжал кулаки. Страх, охвативший его, заставил организм интенсивно вырабатывать адреналин, который, попав в кровь, вызвал бешеное сердцебиение. Он чувствовал себя насекомым, попавшим под микроскоп и беспомощно перебиравшим лапками. Дойл заморгал глазами, избегая гипнотизирующего взгляда Спаркса.
