Энн Райс - Мумия, или Рамзес Проклятый
Эллиот запечатал последние три конверта, на которых только что написал адреса, и снова обратился к сыну.
– Ты сделаешь все в точности так, как я велел, – строго сказал Эллиот. – Если я не вернусь к полудню завтрашнего дня, отправишь эти письма твоей матери и Рэндольфу. И как можно быстрее уедешь из Каира. А теперь подай мне трость и плащ. С темнотой в этом городе становится чертовски холодно.
Уолтер немедленно подал трость. Плащ свисал с его руки. Он накинул плащ на плечи Эллиота и аккуратно застегнул.
– Отец! – взмолился Алекс. – Во имя любви…
– До свидания, Алекс. Запомни: ты нужен Джулии. Ты должен оставаться здесь.
– Сир, уже пробило шесть часов, – напомнил Самир. – Мне нужно показать вам, как найти этот клуб.
– Я сам найду, Самир, – ответил Рамзес. – Возвращайтесь в отель. Я должен своими глазами увидеть… положение вещей. Как только смогу, пошлю вам весточку.
– Нет, – сказала Джулия. – Позволь мне пойти с тобой.
– И не думай. Это слишком опасно. К тому же я хочу увидеть ее с глазу на глаз.
– Я не оставлю тебя, – настаивала Джулия.
– Нам нужно вернуться, – сказал ей Самир. – Нельзя допустить, чтобы и нас начали разыскивать.
Рамзес медленно поднялся. Он отвернулся от мигающего пламени свечи, которая была единственным источником света в этой темной комнате, и поднял руки вверх, словно молился. В этой молитвенной позе он стал похож на правоверного мусульманина из мечети. В его глазах мерцали отблески пламени.
– Джулия, – произнес он, глубоко вздохнув, – если ты сейчас поедешь в Англию, то еще сможешь вернуться к прежней жизни.
– Ты обижаешь меня, Рамзес! – воскликнула она. – Ты причиняешь мне боль. Ты любишь ее? Ты любишь это существо, поднявшееся из могилы?
Она не хотела произносить это вслух. Замолчала, окончательно расстроившись, и отвернулась.
– Я знаю, что я люблю тебя, Джулия Стратфорд, – прошептал он. – Я полюбил тебя с первого взгляда. Ради твоего спасения я пожертвовал своей тайной. И сейчас я хочу, чтобы ты любила меня.
– Тогда не говори мне, что я должна уехать, – проговорила Джулия прерывающимся голосом. – Рамзес, если я больше не увижу тебя, моя жизнь будет кончена.
– Клянусь, мы еще увидимся. – Он обнял ее. – Любовь моя, отважная моя, – шептал он, лаская ее. – Вы так нужны мне – вы оба! Я не могу выразить это словами.
– Пусть древние боги охраняют вас, сир, – прошептал Самир. – Мы будем считать минуты в ожидании весточки от вас.
В кабинете Уинтропа горела одна настольная лампа. Майлз изучал донесение. Рядом в ожидании дальнейших указаний стоял молодой чиновник.
– И его голова была пробита, вы говорите?
– И сломана шея. Как у служанки в музее. И у него украли все деньги. Правда, паспорт не взяли – он валялся рядом в луже.
– Усильте наблюдение за отелем. И немедленно доставьте сюда графа Рутерфорда. Наплевать на то, что говорит его сын. Мы знаем, что он в отеле. Мы видели, как он входил.
Эллиот выбрался на улицу через черный ход одного из флигелей отеля. Он шел осторожно, стараясь переносить тяжесть на здоровую правую ногу. Пересек погруженную во тьму автостоянку, направился к старому Каиру и, отойдя от отеля на значительное расстояние, нанял кеб.
Джулия переоделась в платье и заперла за собой дверь. Арабское одеяние было аккуратно свернуто. Она взяла его с собой в кеб, а теперь засунула на дно гардероба, за чемодан.
В спальне Джулия сняла с полки шкафа небольшой чемоданчик. Сколько вещей ей понадобится? Вещи теперь не имели никакого значения. Значение имеет только свобода, свобода с Рамзесом. Надо как-то выбираться из этой ужасной передряги.
Но что, если она никогда больше не увидит этого человека, который свел на нет всю ее прошлую жизнь? К чему упаковывать вещи, пока она не узнает, что произошло?
Эта мысль ошеломила Джулию. Она легла на кровать, опустошенная, обессиленная.
Когда Рита вошла в спальню, Джулия тихо плакала.
«Вавилон». Эллиот шел по извилистой каменной улочке, и до него доносились звуки цимбал и барабанная дробь. Странно, но именно в эти минуты он отчетливо вспомнил Лоуренса, своего любимого Лоуренса.
Он замер. Какой-то странный звук впереди заставил его остановиться. Кто-то спрыгнул с крыши. Граф огляделся.
– Идите дальше, – сказал ему высокий араб, в котором он узнал Рамзеса. – За углом есть бар, давайте встретимся там. Там тихо. Зайдете первым и сядете за столик.
Эллиот даже ослабел – такое он почувствовал облегчение. Не раздумывая, он подчинился. Что бы ни случилось, он больше не мог в одиночку справляться с этим кошмаром. Рамсей наверняка знает, что делать. Эллиот толкнул дверь маленького бара и вошел внутрь.
Расшитые бисером занавески, масляные светильники, деревянные столики – обычная обстановка не слишком респектабельных европейских баров. Невозмутимый мальчишка-официант протирал столик ветхой тряпкой.
Высокий голубоглазый араб в красивом балахоне сидел за крайним столиком, спиной к правой стене. Рамзес. Должно быть, он вошел со двора.
Завсегдатаи высокомерно посматривали на Эллиота, когда он пробирался к Рамзесу. Его чистая одежда казалась им подозрительной. Но это беспокоило Эллиота меньше всего.
Он придвинул стул и сел справа от Рамзеса, спиной к двери, выходящей во двор.
От коптящей лампочки пахло горелым маслом. В руке у Рамзеса был зажат стакан. Еще один чистый стакан стоял на столе рядом с бутылкой без этикетки.
– Где она? – спросил Рамзес.
– Я не собираюсь говорить вам, где она, – ответил Эллиот.
– Да? Каковы тогда правила вашей игры? Или я в любом случае останусь в проигрыше?
Эллиот некоторое время молчал. Он снова подумал о своем решении. Стоит рискнуть. Ничего, минуту стыда он перетерпит. Он откашлялся.
– Вы знаете, чего я хочу, – сказал Эллиот. – Вы знали это с самого начала. Я поехал в Египет вовсе не для того, чтобы блюсти девичью честь своей будущей невестки. Это абсурд.
– Я думал, вы благородный человек.
– Я таким и остался, хотя сегодня мне пришлось стать свидетелем таких вещей, которые свели бы с ума даже монстра.
– Вам не следовало выслеживать меня в музее. Эллиот кивнул, взял бутылку, откупорил ее и наполнил стакан. Виски. О да! Он сделал большой глоток.
– Знаю, что не надо было идти за вами. На такие глупости способны только очень молодые люди. Но что, если я опять мог бы стать молодым… вечно молодым.
Он посмотрел на Рамзеса. Белое одеяние сделало царя еще более величественным. В его облике было что-то библейское, более значительное, чем сама жизнь. Однако голубые глаза покраснели: он очень устал, измучился. Это было очевидно.
