Клайв Баркер - Книги крови I-II: Секс, смерть и сияние звезд
— Не оставлю.
— Я знаю, я знаю. Вот поэтому я смогу совершенно спокойно…
— Нет, Филипп.
— Совершенно спокойно умереть. Больше нам ничего не остается, Льюис Мир слишком суров к нам.
Льюис вспомнил снег, плывущие по Сене льдины и подумал, что умереть — это разумно.
Офицер, расследующий дело, не выразил желания помочь, хоть Льюис представился как родственник знаменитого детектива Дюпена. Презрение Льюиса к этому плохо одетому хорьку, сидящему в вонючей норе своего офиса, заставило их беседу искрить от сдерживаемого гнева.
— Ваш друг, — сказал инспектор, обкусывая заусеницу на большом пальце, — убийца, месье Фокс. Это ясно. Факты свидетельствуют против него.
— Я не могу поверить.
— Вы можете верить во что вам угодно, это ваше право. У нас есть все необходимые доказательства, чтобы осудить Филиппа Лаборто за убийство первой степени. Это хладнокровное убийство, и он ответит за него в соответствии с законом Я вам обещаю.
— Какие у вас есть улики против него?
— Месье Фокс, я вовсе не обязан быть с вами откровенным. Какие бы ни были улики, это сугубо наше дело. Достаточно сказать, что ни один человек не зашел в дом за то время, которое обвиняемый, по его утверждению, провел в несуществующей кондитерской. К тому же в комнату, где нашли жертву, можно проникнуть только с парадного хода…
— А как насчет окна?
— Под ним гладкая стена, три этажа Только акробат смог бы преодолеть ее.
— А состояние тела?
Инспектор скорчил омерзительную рожу.
— Ужасное. Кожа и мышцы просто сорваны с костей. Позвоночник переломан. Кровь. Много крови.
— Филиппу семьдесят девять.
— Так что?
— Старик не способен…
— В другом отношении, — прервал его инспектор, — он оказался вполне способным, не так; ли? Любовник, да? Страстный любовник — на это он был способен.
— А какой, по-вашему, у него мотив?
Рот инспектора скривился, глаза выпучились. Он ударил себя в грудь.
— Человеческое сердце — тайна, не правда ли? — сказал он, точно отказываясь вмешиваться в сердечные дела.
Чтобы подчеркнуть окончательность своих слов, он указал Льюису на открытую дверь.
— Мерси, месье Фокс. Я понимаю ваше недоумение. Но вы зря теряете время. Убийство есть убийство. Тут все происходит по-настоящему, не то что на ваших картинках. — Он заметил удивление на лице Льюиса. — О! Я не настолько далек от культуры, чтобы не слышать о вас, месье Фокс. Но я прошу вас: занимайтесь своими выдумками, это ваше призвание. Мое призвание — исследовать истину.
Льюис не мог больше выносить этого хорька.
— Истину? — фыркнул он. — Вы не узнаете истину, даже если наступите на нее.
Хорек выглядел так, словно наступил на дохлую рыбу. Это был маленький реванш, но после него на целых пять минут Льюису стало легче.
Дом на улице Мортир был не в лучшем состоянии. Льюис ощущал запах гнили, пока карабкался по лестнице на третий этаж. Вслед ему отворялись двери и ползли любопытные шепотки, но никто не попытался остановить его. Комната, где все произошло, была заперта. Это расстроило Льюиса, хотя он не был уверен, что обследование комнаты поможет разобраться в деле Филиппа Он раздраженно спустился по лестнице вниз, в горьковатый уличный воздух.
Катрин вернулась на набережную Бурбон. Едва Льюис увидел ее, он понял, что услышит нечто новое. Ее седые волосы не были стянуты в привычный пучок, а свободно спадали на плечи. В электрическом свете лицо ее приобрело болезненный серо-желтый оттенок. Она дрожала даже в застоявшемся воздухе прогретых центральным отоплением комнат.
— Что произошло? — спросил он.
— Я ходила в квартиру Филиппа.
— Я тоже. Она заперта.
— У меня есть ключ, запасной ключ Филиппа. Я просто хотела взять одежду для него.
Льюис кивнул.
— И что?
— Там был кто-то еще.
— Полиция?
— Нет.
— Кто же?
— Я не разглядела. Я не уверена. Он был одет в просторное пальто, лицо закрыто шарфом. Шляпа. Перчатки…
Она помолчала.
— …В руке он держал бритву, Льюис.
— Бритву?
— Опасную бритву. Как у парикмахера.
Что-то проплыло в глубине сознания Льюиса. Опасная бритва; человек, одетый так, чтобы его никто не мог узнать.
— Я испугалась.
— Он ранил тебя?
Она покачала головой.
— Я закричала, и он убежал.
— Он тебе что-нибудь сказал?
— Нет.
— Может, это друг Филиппа?
— Я знаю друзей Филиппа.
— Может, друг девушки? Или брат?
— Может быть. Но…
— Что?
— С ним что-то странное. Он него несло духами, прямо-таки воняло, и он ходил такими семенящими шажками, хотя был огромным.
Льюис обнял ее.
— Кто бы он ни был, ты напугала его. Ты не должна туда больше ходить. Если нужно собрать для Филиппа одежду, я охотно схожу туда сам.
— Спасибо. Я чувствую себя дурой: может, он случайно вошел? Поглядеть на комнату, где произошло убийство. Люди ведь делают так, верно? Из какого-то жуткого любопытства…
— Я завтра поговорю с Хорьком.
— Хорьком?
— Инспектором Маре. Пусть обыщет помещение.
— Ты видел Филиппа?
— Да.
— Как он? Ничего?
Несколько мгновений Льюис не отвечал.
— Он хочет умереть, Катрин. Он сдался, не дожидаясь суда.
— Но он же не виноват.
— Мы не можем это доказать.
— Ты всегда гордился своими предками. Ты восхищался Дюпеном. Ты можешь доказать это…
— И с чего начать?
— Поговори с кем-то из его друзей, Льюис. Пожалуйста. Может быть, у женщины были враги.
Жак Сола уставился на Льюиса сквозь круглые толстые очки. Его зрачки казались огромными и деформированными из-за этих стекол. Он уже выпил слишком много коньяка.
— Никаких врагов у нее не было, — сказал он. — Только не у нее. Ну, может быть, несколько женщин, завидовавших ее красоте.
Льюис крутил в руках кубик сахара в обертке, который ему принесли вместе с кофе. Пока Сола пьян, от него можно получить кое-какую информацию; только странно, что Катрин описала этого коротышку, сидящего напротив Льюиса, как самого близкого друга Филиппа.
— Вы думаете, что Филипп убил ее?
Сола оттопырил губы.
— Кто знает?
— Что вы имеете в виду? Как вы считаете?
— О! Он мой друг. Если бы я знал, кто убил ее, я бы сказал об этом.
Это походило на правду. Может, коротышка просто топит в коньяке печаль?
— Он был джентльмен, — сказал Сола, рассеянно блуждая глазами по улице.
Через запотевшее окно кафе можно было видеть, как; парижане храбро борются с очередной яростной метелью, тщетно стараясь сохранить осанку и достоинство в схватке с бурей.
