Антология - Монстры Лавкрафта (сборник)
У меня чуть не сперло дыхание.
В комнате оказалось душно и воняло плесенью, гнилью и чем-то, давно испортившимся. По сравнению с этим запахом вареные свиные ноги, писающий кот и гнилые зубы ублюдка снизу показались мне благоуханием.
Тути лежал на кровати. Его глаза были закрыты. Он был одним из тех парней, которые всегда одеваются с иголочки, но теперь его рубашка была помята, испачкана, со следами пота на шее и под мышками. Штаны тоже были омерзительны. Туфли были надеты на босу ногу. Он выглядел так, будто кто-то поджег его, а потом сбил пламя толстой палкой. Его лицо походило на череп – он сильно похудел, а из-под одежды было видно, что он стал костлявым, как скелет.
На простыне, где лежали его руки, были пятна крови. Его гитара стояла рядом с кроватью, а на полу валялись кипы блокнотов с нотами. Пара из них были открыты – они были полностью исписаны. Черт, а я даже не знал, умеет ли Тути писать.
Дальняя стена номера была исписана черной и красной краской – на ней были нарисованы разные ноты и символы, которых я раньше никогда не видел, закорючки, круги и рисунки линиями. На стене тоже была кровь, вероятнее всего, из кровоточащих пальцев Тути. Две открытые банки с краской – красной и черной – стояли на полу с кистями. Краска брызнула на пол и засохла горбатыми пузырями. Вся гитара была в пятнах крови.
Заведенный проигрыватель, стоящий на прикроватной тумбочке, играл какую-то странную музыку. Я подошел прямо к нему, поднял иглу и убрал ее в сторону. И уверяю, когда я проходил по комнате, чтобы добраться до проигрывателя, у меня было ощущение, будто я пробираюсь по грязи со связанными лодыжками. Мне казалось, что чем ближе я подходил к нему, тем громче играла музыка и тем хуже я себя чувствовал. В висках стучало. Сердце бешено колотилось.
Когда я поднял иглу и музыка смолкла, я подошел к Тути и дотронулся до него. Он не пошевелился, но я видел, что его грудь поднимается и опускается. Если не считать ран на руках, с ним вроде бы все было в порядке. Он крепко спал. Я поднял его правую руку, повернул и взглянул на нее. На пальцах были глубокие порезы, будто до самых их кончиков прошлись бритвой. Я сразу понял, что это от игры на гитаре. Меня поразило, что для того, чтобы получить такое звучание, ему действительно пришлось вонзить в гитару свои пальцы. И судя по тому, как выглядел его номер, он занимался этим без перерыва до недавнего времени.
Я потряс его. Его глаза дрогнули и наконец открылись. Они были налиты кровью, а под ними проявились темные круги.
Увидев меня, он вздрогнул, а его глаза начали вращаться, как у той детской игрушки, где нужно постараться загнать шарики в отверстия. Мгновение спустя они успокоились, и он спросил:
– Рики?
Это была одна из причин, почему я его ненавидел. Мне не нравилось, когда меня называли Рики. Я сказал:
– Привет, говнюк. Твоя сестра за тебя сильно переживает.
– Музыка, – сказал он. – Включи музыку обратно.
– Ты называешь это музыкой? – спросил я.
Он сделал глубокий вдох и скатился с кровати, чуть не сбив меня в сторону. Потом я увидел, как он дернулся, будто увидел грузовик, несущийся прямо на него. Я повернулся. Лучше бы это и вправду был грузовик.
* * *Попробую рассказать, что я увидел. И не только увидел, но и почувствовал. Оно было в воздухе, которым мы дышали и который проходил внутрь моей грудной клетки, словно множество мышей в шубках из колючей проволоки. Стена, на которой Тути рисовал все это дерьмо, затряслась.
А потом стена перестала быть стеной. Она превратилась в длинный коридор, нечистый, как первородный грех. Там что-то двигалось. Оно скользило и издавало шлепающие звуки, напоминая старого пьяницу, который очень хочет выпить еще. Там были звезды. Грязные звезды, совсем не похожие на те, что я видел в ночном небе. А луна цвета рыбьего глаза, истекающего кровью, висела на заднем плане, бросая свет на что-то, что двигалось в нашу сторону.
– О, Господи! – воскликнул я.
– Нет, – возразил Тути. – Это не он.
Тути подскочил к проигрывателю, поднял иглу и завел пластинку. Оттуда раздался этот гнилой звук, который я слышал у Алмы Мэй, и я понял, что то, что я услышал, когда вошел в его номер, было заключительной частью этой же пластинки, которую я не слышал до этого.
Музыка скрежетала и завывала. Я наклонился, и меня стошнило. Я упал на кровать, пытаясь подняться, но мои ноги были словно старые ершики для чистки труб.[70] Пластинка выжала из меня все соки. А потом я увидел это.
То, что там было, невозможно описать. Это было… какое-то существо. Оболочка, окутанная тенью со ртами-присосками, молотящими щупальцами и множеством ножек на цокающих копытах. Продолговатой формы голову облепили красные и желтые глаза, которые будто ползали. Тени кружились вокруг этого существа, образовывая воронку. У него был клюв.
Точнее, клювы.
Оно вышло прямо из стены. Щупальца ударились рядом со мной. Одно коснулось моей щеки. Ощущение было такое, будто меня ошпарили горячим жиром. Тень отделилась от этого существа, упала на половицы, покраснела и побежала по полу, будто поток крови. В ней извивались насекомые и личинки, а музыка достигла такой громкой и странной ноты, что я стиснул зубы и почувствовал себя так, будто мои внутренности скручивались, будто меня тщательно выстирали. А потом я потерял сознание.
* * *Когда я пришел в себя, музыка еще играла. Надо мной наклонился Тути.
– Этот звук… – начал я.
– К нему привыкаешь, – оборвал меня Тути. – Но это существо не может привыкнуть. Или может, но не сразу.
Я посмотрел на стену. Никакого прохода там не было. Это была просто стена, расписанная краской и покрытая пятнами крови.
– А что, если музыка останавливается? – спросил я.
– Я засыпаю, – ответил Тути. – Когда пластинка выключается, оно выходит.
Я не сразу нашел, что сказать. Наконец я поднялся с пола и сел на кровать. Я ощупал щеку в том месте, где меня ударило щупальце. Она пульсировала, и я почувствовал нарыв. На голове выросла шишка от падения.
– Оно почти схватило тебя, – заметил Тути. – Думаю, ты можешь уйти, и оно не станет тебя преследовать. А вот я не могу. Куда бы я ни уехал, оно следует за мной. В конечном счете, оно меня найдет. Я думаю, в этот раз будет так же.
Я смотрел, слушал его, но ни черта не мог понять.
Пластинка кончилась. Тути завел ее снова. Я посмотрел на стену. Даже эта не заполненная музыкой секунда напугала меня. Я не хотел снова видеть ту штуку. Я даже не хотел о ней думать.
– До сегодняшнего дня я не спал несколько дней, – заметил Тути, садясь на кровать. – Если бы ты не пришел, оно бы схватило меня, унесло с собой и забрало мою душу. Но ты можешь уйти. Это мои проблемы, а не твои… Я всегда вляпываюсь в какое-нибудь дерьмо, так ведь, Рики?
