Роберт МакКаммон - Я путешествую по ночам
Лоусон переступил порог и вышел на тропу, ведущую через сад в ускользающую ночь. Священнику он на это ничего отвечать не стал, а лишь двинулся в темноту одинокой фигурой, имеющей с человеком в качестве общности сейчас лишь темп походки.
Ночь была его территорией, его миром, его благословением. А вместе с тем она была его горем и его тюрьмой. Вдали от солнечных лучей, которые жалили глаза и обжигали кожу, он наизусть знал все нотки ароматов ночного бриза, досконально изучил спокойствие мрака. Самыми любимыми часами были предрассветные сумерки, когда солнце едва показывалось на горизонте, но еще не было столь болезненным и смертельно опасным. В эти сладкие мгновения он представлял себе, как гуляет по улице, не боясь света дня, и может ловить прикосновение солнца к своей коже. Как бы ему хотелось выйти на улицу в полдень, когда исчезают тени! Но его плоть не смогла бы вынести такого жара даже в пасмурный день. Его режим и привычки теперь были продиктованы тем существом, что жило внутри него. Монстром, которого создала Ла-Руж. Монстром, который захватил его сердце, легкие, кровь и мышцы…
Ночь за ночью Лоусон чувствовал, как его человечность ускользает то него. Когда он задергивал черные шторы своего номера в отеле «Святилище» и ложился на кровать, которую также накрывал черным покрывалом, ему казалось, что он находится в могиле. Стоило попытаться отойти ко сну, как становилось очень холодно. Невыносимо холодно. Отдохнуть по-настоящему не удавалось уже много лет, и от осознания этого даже это сильное тело терзала тяжелая усталость — что уж говорить об истерзанной душе!
Одна часть его существа извечно обвиняла и ненавидела вторую.
Он ловил себя в самый разгар трансформации, понимая, что может навсегда потерять свою человечность и превратиться в кровожадного убийцу, которого не заботит, кого он разорвет на части сегодня.
Его тело изменилось при перерождении и продолжало меняться по сей день. Сила и скорость были сопутствующими атрибутами с самого начала, да, но были и другие детали, сопровождающие становление Монстра внутри него. Он все еще мог пить вино или другие спиртные напитки, но от чистой воды ему становилось плохо. Каждые несколько дней он мочился целым стаканом какой-то мутной коричневой жидкости. От еды его желудок выворачивался наизнанку в прямом смысле.
В своей предыдущей жизни Лоусон никогда бы не поверил, что будет отслеживать, как постепенно, год за годом его организм все больше утягивают лапы вампиризма, и что он будет четко понимать, как это происходит, посредством наблюдения за собственной мочой…
Он, конечно же, умирал. Превращение в одного из них целиком и полностью можно было назвать смертью при жизни. Но сдаваться Лоусон не собирался. Не мог попросту лечь в могилу и позволить им победить. Такое поведение было не в правилах капитана Девятнадцатого Пехотного Полка Алабамы в битве при Шайло. Такое поведение было не в правилах Тревора Лоусона, когда-то бывшего молодым адвокатом в Алабаме, возлюбленным мужем и отцом.
Он продолжал свое шествие сквозь ночь вдоль изгибов Миссисипи. Он шел по тихим улицам в этот предрассветный час и готов был принять свое будущее.
Вернувшись в отель, он подошел к стойке регистрации и написал Гаррисону — ночному клерку — записку, которую следовало передать святому отцу Джону Дейлу в церкви Апостола Св. Симона. К этому моменту солнце уже осветило небо, пронзив его своими лучами из-за еще темных облаков. Лоусон наблюдал за этим с улицы так долго, как только мог, а затем надвинул на глаза свою шляпу, поднялся по лестнице в свою комнату, закрыл дверь на два оборота ключа, занавесил окна плотными черными шторами, снял одежду и опустил свое бледное тело, все еще страдающее от полученных травм, в могилу-кровать.
Переломы постепенно зарастали — намного быстрее, чем у человека, как и всегда.
Он накрылся с головой черным покрывалом и по привычке прикоснулся рукой к черному кожаному ремню Кольта 44-го калибра, который покоился справа от него. Возможно, теперь у него получится уснуть?
Перед тем, как ускользнуть в царство сновидений, которые вновь отправляли его в горячее лето, он заметил, что собственная тень насмешливо шагнула к нему. Лоусон услышал, как кричат первые петухи на Конти-Стрит, а женщина, вышедшая на заработки, музыкально поставленным голосом начала декламировать:
— Яблоки! Сладкие, свежие яблоки! Продаются яблоки!
Лоусон неохотно отпустил от себя дневной мир. Он ускользнул от него, утонул в своей мягкой могиле за черными шторами и забылся.
Глава четвертая
По дороге в Сан-Бенедикта верхом на своем гнедом жеребце по кличке Феникс Лоусон прислушивался к звукам ночи и опасливо вглядывался в лес из-под козырька своего черного стетсона.
На нем был черный костюм, белая рубашка и красный жилет. На талии нашел свое пристанище черный ремень, на котором были закреплены две кобуры с братьями-кольтами 44-го калибра: рукоять правого была сделана из палисандра, а левого — из пожелтевшей слоновой кости. В каждом пистолете было по шесть патронов. В правом содержались обыкновенные свинцовые пули, а в левом… не самые обычные.
Луна белой косой нависала над верхушками деревьев.
Феникс перешел на шаг, и Лоусон заметил еще пару всадников, направляющихся в сторону Сан-Бенедикта. Попутчиков он не жаловал, поэтому предпочел остаться вне их поля зрения.
Если его оценка скорости была верной, рассвет настигнет его примерно через час. Придется озаботиться проблемой укрытия. Эта проблема возникала всегда, и Лоусон множество раз решал ее одним и тем же способом. В его седельной сумке хранилось непроницаемое черное покрывало, достаточно плотное, чтобы полностью защитить от солнечных лучей и обеспечить спокойный сон за пределами отеля. Осталось лишь найти пригодную для укрытия тень, которая не будет сильно перемещаться в течение дня. Обыкновенно по пути находилась свободная комната, которую можно было снять за достаточную плату и оборудовать ее предусмотрительно взятыми с собой непроницаемыми шторами. О безопасности Лоусон не сильно беспокоился: в отличие от других вампиров, он никогда не спал крепко, как мертвец, поэтому, если бы хоть кто-то попытался взломать замок и попасть в его обитель со злыми намерениями, даже в полдень, они бы вышли так же быстро, как вошли.
Он прислушивался к стрекоту, скрежету и шороху ночного леса, пока Феникс продолжал идти по тропе, ведущей на северо-запад, к заболоченному рукаву реки, на котором располагалась искомая деревушка. Лоусон держался одновременно сосредоточенно и расслабленно. В своем умении выживать он был уверен, но при этом испытывать удачу попусту тоже не желал.
