Светлана Смирнова - Тринадцатый
— Могу устроить.
Алёнушку снова скрутила боль. Акушерка погладила её по руке.
— Ну, пойдём, родная, пора. Ещё минут десять и всё закончиться. Даже доктор уже пришёл, в операционной руки моет. У нас доктор хороший, умный.
На встречу из родильного зала выкатился маленький, очкастый толстячок, широко улыбаясь вставными зубами.
— Милости прошу! Мы вас только и ждали.
Галантно взяв Алёнушку под локоток, он осторожно повёл её в зал. От возмущения Тринадцатый завис под потолком.
«Вот это да! Вот это прилетели! И здесь не везёт! Это что доктор? Это не доктор, а насмешка над роженицами. Ну, как этот огрызок меня примет? Да его с пола то не видно! Не врач, а издевательство.
Во всём не везёт. Если мне суждено родиться так именно такой доктор, такой роддом и папанька — репейник. Другим всё — мне ничего. А если девчонка родиться, то прошу меня извинить. Несчастная я душа, несчастная! Время поджимает, а с таким доктором разве во время уложишься»?
Так причитая над своей судьбой, Тринадцатый влетел в операционный зал и остолбенел. На форточке лениво покачивалась ещё одна душа, душа «Неприятный». Услышав шум мантии Тринадцатого, Неприятный соскользнул с форточки и полетел навстречу.
— А, старый знакомый, привет! Видишь, здесь тебе тоже ничего не светит. Отлетай отсюда и как можно скорее, процесс пошёл.
Тринадцатый от такого заявления покрылся бордовым цветом и наскочил на душу Неприятного.
— Это ты отсюда сейчас полетишь. Понял? Это моё! А если не улетишь, пеняй на себя.
Алёнушка негромко вскрикнула.
— Только не надо сцен! Мы с тобой ответственные работники и всегда сможем договориться. Тебе ведь проблем не надо? Не надо! И мне не надо.
— Только посмей! Тебе такое устрою, век из Отстоя не вылезешь.
— Что ты мне устроишь? Проснись, дорогой! Мы с тобой на грешной земле. Кто тут прав, кто виноват, решать нам. Понял?
— Ты вчера должен был взять судьбу?
— Мне там не понравилось. Не люблю быть в женском теле. Здесь мужик и он будет мой! Понял? Поэтому…
— Ну, ты и скотина!
— Это не тебе определять. Лучше убирайся по добру по здорову.
— Уберешься ты! Потому что здесь моя Судьба. Понял?
Алёнушка тихо заплакала. Акушерка наполнила шприц и подошла к роженице.
— Иван Иванович. — Обеспокоено нарушила она тишину. — Иван Иванович, схватки прекратились.
— Ничего страшного в этом не вижу. — Промурлыкал себе под нос Иван Иванович, надевая резиновые перчатки. — Это бывает. — Он быстро, как колобок подкатился на своих коротких ногах к столу. Глянул на Алёнушку, погладил живот, и всё так же улыбаясь, начал тихо, но чётко давать указание акушерке.
В это время, между двумя плафонами разгорался бой. Верх одерживал Неприятный.
— Куда тебе, соломе, в человека? Ты и трёх слов связать не можешь! — Тринадцатый привыкший слушать, а не говорить терпел поражение перед разговорчивой душой.
— А, вот это уже не твоя забота! Я тебе вчера отдал место. Туда и порхай!
— Дружок, объясняю тебе еще раз: туда уже ни кому порхать не надо.
— Вот гад ползучий! — Всё больше злился Тринадцатый. Гроздья ненависти начали влетать в открытую форточку вместе с холодным ветром. Тринадцатый понимал, что гнев сильно мог навредить роженице, но остановиться не мог.
Акушерка вводила очередную иглу в вену Алёнушки. В операционную сбежался весь медицинский персонал родильного дома, дежуривший этой ночью. Иван Иванович командовал. В его практике, а практика его была огромна, летальных исходов не было.
Под потолком, накал страстей дошёл до своей высочайшей отметки. Неприятный напирал, Тринадцатый не сдавался. Так, они несколько томительных минут для роженицы, старались отпихнуть друг друга к открытой форточке. Вдруг, суета внизу насторожила Тринадцатого. Он посмотрел на маменьку. Неприятный поймал его настороженность и захихикал.
— Видишь, это всё за тебя. Ты здесь мешаешь.
— Не я, а ты.
— Не мечтай, я не уступлю. Или ты отсюда улетаешь, или ни мне, ни тебе. Понял! Ты лишний! Она из-за тебя разродиться не может.
— Нет, это ты во всём виноват. Вон, отсюда. — Тринадцатый так громко кричал первый раз за всё время своего существования.
Иван Иванович судорожно нащупал пульс роженицы. Алёнушка была бледная, волосы разметались, глаза ввалились, пульс прощупывался с трудом. Доктор послушал сердцебиение ребенка — ритм в норме. Но что с матерью?
Неприятный позеленел от злости ядовито — зеленым цветом и взмахнул мантией.
— Слушай, ты недотёпа, предупреждаю в последний раз, если мне сейчас не уступишь место, я её отправлю в длительный отпуск.
Тринадцатый понял, что Неприятный не шутит. Для достижения цели ему все средства будут хороши. И эта красивая, молодая женщина, без пяти секунд его мама, — умрёт. Быстро перекрестившись, Тринадцатый закричал, что было сил.
— Да, провались ты в Отстой!
В операционной стал медленно гаснуть свет. Хлопнула форточка от порыва ледяного ветра. Все замерли. Непонятный страх возник ниоткуда и за долю секунды объял всех присутствующих. И только Алёнушка в эту жуткую секунду почувствовала огромное облегчение. Новый человечек, так долго бившийся у неё под сердцем, рвался на волю. Прилив сил и огромная радость густой пеленой окутала будущую мать. Она поднатужилась, и в тот же миг операционную тишину пронзил громкий крик новорождённого. Тринадцатый, не разбираясь, мальчик это или девочка, впорхнул в маленькое тельце.
— А теснота — то какая! Это тебе не райские качели. — Охнул Тринадцатый, и замер.
Сияющий Иван Иванович радостно подпрыгивал вокруг стола.
— Ну, молодец! Ну, красавица! Ну, героиня!
— Кто там у нас? — Еле слышно поинтересовалась Алёнушка.
— У нас сын! Богатырь! Мои поздравления! — Акушерка, быстро закончив все медицинские премудрости, аккуратно положила карапуза на весы. — Вес — три сто. — Отрапортовала она и переложила новорожденного на мерный столик. — Рос — пятьдесят один сантиметр.
— А, теперь, отдыхать. И, как можно больше, красавица. — Доктор довольно потёр руки и вышел из операционной.
Тринадцатый на время ослеп и оглох. Этот период нужно было переждать. Так как он очень устал, то был даже рад отдыху. И только некоторые ощущения мешали ему расслабиться полностью. Но это были уже ощущения тела, а не души.
Отпуск
Отпуск Тринадцатого заканчивался. Со дня на день он ждал вызова в школу.
Ожидание повестки портило ему последние дни. Сама школа, как таковая, его не страшила. Он сумел выстоять, отстоять чистоту нимба на отдыхе. Угнетал другой факт — если он получит человеческий поток информации, о возвращение в чистое поле под голубое небо, следует забыть. Дружба с Меченым закончиться раз и навсегда. А, дружба была не только отдушиной, но и своеобразной школой.
