Светлана Смирнова - Тринадцатый
— А матери дочерям?
— И этого хватает. Когда мать дочери начинает по каждому пустяку приставать к зятю. Зять — муж дочери. — Меченый взглянул на синюю мантию друга. Синий цвет обозначил не понимание и растерянность Тринадцатого. — Да, не пугайся, ты, так. Потом во всем разберешься. Но, запомни, чем дальше зять от тёщи или невестка от золовки, тем крепче семья. Человек создан для семьи. Закон природы, если его не выполнять, то жизнь превращается в Отстой уже на земле.
— А маменьку как выбирать?
— При хорошем отце проблем не будет. Маменьку жалеть надо. Она от своих отпрысков очень страдает.
Страдания, о которых рассказывал Меченый, сейчас переносила Алёнушка. Время текло удивительно медленно. Тринадцатый думал, что этот кошмар никогда не закончится. Алёнушку мучили боли, она кусала себе губы и тихо плакала. Ей было стыдно, за причиненные хлопоты медперсоналу в такой поздний час. Тринадцатый не отлучался от Алёнушки ни на секунду.
— Во, терпит! Не знаю пока, что такое боль, но вижу не очень приятная штука. Молодец маменька, я тебя уважаю. А может, пока не поздно отказаться от этой затеи и скрыться? Очень хочется, но от этой мысли так страшно, что мантия сворачивается. Всё равно найдут, и пощады не жди.
От тайной Небесной канцелярии ещё ни кому скрыться не удавалось. Круговая порука стукачества ценилась и поощрялась в Небесной Канцелярии. За выявленное отклонение от выполнения задания стукачу давали дополнительный отпуск.
— Что же делать? Сколько времени прошло, а я так ни на что и не решился. Смотрю на страдания маменьки и удивляюсь — зачем я ей? Со мной теперь на всю жизнь. Конечно, можно и улизнуть, время хватит — две недели. А если мне понравится? Останусь и начну из маменьки веревки крутить, да нервы ей портить. Жалким котом был и то хозяйку чуть ли не до инфаркта довёл. Тут ведь ни кот, тут ребёнок. Нет, маменька, скорее всего я у тебя долго не задержусь. Поплачешь, погорюешь, а потом нового сыночка родишь. Это дело для тебя скоро привычным станет.
Дверь распахнулась, в палату энергичным шагом вошла акушерка. Она окончательно прогнала от себя остатки сна и теперь была рада поработать. Тем более что роженица, на удивление, была спокойна.
— Ну, милая, ложись, я тебя посмотрю. Долго ли еще нам это терпеть.
Алёнушка покорно легла на кушетку. Её била дрожь.
— Замёрзла? — Участливо поинтересовалась акушерка, одетая в шерстяной костюм под белый медицинский халат.
— Да, почему — то, очень ноги замёрзли. Пить очень хочется. Сестричка, ещё долго? — Через слёзы выдавила из себя Алёнушка.
— Нет, скоро уже начнём рожать. Кого хочешь: мальчика или помощницу?
— Муж мальчика хочет, а мне всё равно.
— Для матери лучше девочка. А мальчишек мамы больше пестуют. Отцы мальчишек хотят только для продолжения фамилии, но любят девочек.
Услышав такие слова, Тринадцатый скатился с покатого плафона.
— Что? Ну, ты даёшь. Не хватает мне ещё бабой стать. Я окрас менять не собираюсь. А не будет, по-моему — улечу. Если девчонку родишь — на меня не рассчитывай. Папеньку — репейника вини, мог бы и парня сделать.
Акушерка внимательно следила за временной продолжительностью схваток.
— Да, девочка для нас женщин лучше. Они к матери ближе, нам помощницы. От девчонок тоже хлопот полон рот, но не таких, как от пацанов. У меня самой трое детей: две дочери и сын. Так я от двух девчонок не так нервничала, как от одного парня.
Алёнушка ахнула от очередной схватки.
— Вот, это хорошо. Время есть, всё успеем сделать. Надевай халат и иди за мной. Не плач, потом на столе покричим. Это боль терпимая.
Успокоила Алёнушку акушерка, как будто тоже собиралась рожать вместе с ней. Тринадцатый медленно парил из кабинета в кабинет вслед за женщинами. Сначала Алёнушке прокололи вену и взяли кровь. От вида этой процедуры Тринадцатому стало плохо. Он закрылся мантией. Затем акушерка повела Аленушку на первый этаж. Кабинет, куда влетел Тринадцатый, вслед за женщинами, напоминал тюремный каземат. Кафельный пол, зелено-ядовитые стены и белый потолок действовали на рожениц тонизирующее.
Женщины переставали плакать, схватки учащались, а боль притуплялась.
— Давай, милая, вставай на весы. Посмотрим, сколько тут у нас лишнего веса.
Алёнушка встала босыми ногами на старые весы. Весы жалобно заскрипели.
— Совсем немного. Молодец, не раскормила себя. Слезай и забирайся на кушетку. Посмотрим все ли у тебя готово.
Забыв надеть тапочки, Аленушка пошла к кушетке. От смущения Тринадцатый повернул нимб к закрашенному окну.
— Ну, вот и все. И это сделали. Теперь всего ничего осталось, и пойдем рожать.
— Да, что ты её всё время понукаешь? Она тебе не лошадь, а моя будущая мама.
Возмутился Тринадцатый, но акушерка конечно же его не слышала. Она набрала в клизму воды. Аленушка не сводила глаз с огромной резиновой груши. Она слышала о такой процедуре, но никогда в жизни ее не делала. Страх перед действиями акушерки был настолько велик, что она даже перестала чувствовать боль.
— Я сейчас помогу тебе это сделать и уйду. Пойду врача позову. А ты тут сама. Вот тебе новое бельё, переоденешься. За собой все убери, не забудь. Убирать здесь некому. Все сделаешь, поднимешься наверх, я тебя там ждать буду. Ну, ложись.
Акушерка, сделав положенную медицинскую процедуру, ушла наверх. Через двадцать минут за ней поднялись Аленушка и Тринадцатый. В коридоре их поджидала акушерка.
— Ну, всё, милая, теперь пошли. Ещё один укольчик сделаю, и на стол рожать пойдём. Пройди, милая, в этот кабинет, а я пока свет в операционной включу.
В процедурном кабинете, куда вошла Алёнушка, как было, заведено во всех больницах верхнюю фрамугу окна, держали открытой. Ледяной ветер врывался в кабинет без остановки.
От пронизывающего ветра, Алёнушку стало трясти ещё больше. Тринадцатый услышал стук её зубов.
— Не бойся, мамуля, сейчас разродимся. Родим богатыря, что надо. Вот только уколов, нам делать больше не нужно. Третий укол за час. Так ведь можно и СПИДу нас отдать. Кто их знает, как у них тут с Гигиеной? А маменька у меня молодец! Жалко с душой её пообщаться нельзя. Хорошая видно душа, как я.
От хвалебных речей о своей душе, Тринадцатого оторвала вошедшая акушерка. Она отлично знала своё дело, игла быстро и безболезненно вошла в вену. От укола Алёнушку бросило в жар.
— Боишься рожать? — Участливо поинтересовалась акушерка. — Не бойся, ни ты первая, ни ты последняя. У нас ещё летальных исходов не было, ни с какой стороны.
На самоуверенное заявление акушерки, Тринадцатый ехидно хмыкнул.
