Татьяна Михайлова - Особый отдел
Потом помолчал немного и вдруг задал Денису неожиданный вопрос:
– Тебе ведь нравится, Ирина, правда?
– Да, – признался Денис.
– Мне она тоже понравилась, очень приятная и милая девушка. Когда все закончится, можете остаться жить здесь, дом большой. Сергей и Александр после того, как все успокоится, покинут нас, а вы оставайтесь, я буду только рад вам. Просто знай это, ладно? – и Денису ничего не оставалось, как растерянно кивнуть в ответ.
– Вот и хорошо. Но это в будущем, а сейчас поговорим о том, что было. Прошло уже почти сорок лет с того момента, как умерла моя жена. Заболела она внезапно, хотя всегда – а я знал ее с самого детства – она была здоровым человеком. И вдруг внезапно моя Вера сильно изменилась – стала замкнутой, необщительной, речь ее сделалась разорванной и бессвязной. Потом у нее появились навязчивые мысли, ей казалось, что кто-то зовет ее, несколько раз она уходила из дома. Я искал ее и находил всегда в одном месте – на железнодорожном мосту недалеко от того места, где мы тогда жили. Она кричала, чтобы я не подходил к ней, что ее зовут туда – и показывала вниз. Я был уверен, что она пытается покончить жизнь самоубийством. Естественно, я возил ее к врачам. Диагноз был ужасен – шизофрения. Болезнь прогрессировала, но я прилагал все усилия, чтобы помочь своей жене. Мне почему-то казалось тогда что главное – это не дать положить Веру в психиатрическую больницу. Какое-то время мне это удавалось, я делал все, что говорили врачи, следил, чтобы она вовремя принимала лекарства, делал ей уколы, старался всегда быть рядом. Я даже перешел на сменную работу, и, уходя на дежурство, я просил соседку, крепкую и сильную женщину, побыть с Верой. Так прошло почти два года. Но потом случилось нечто ужасное – у моей жены начались припадки. Они возникали внезапно, длились недолго, но повторялись сериями – по два-три за один раз. В любое время в любом месте Вера могла упасть на землю и сжаться в комок, прижав к телу руки и ноги. Она бледнела, потом синела, потом начинались судороги, изо рта шла розовая от прикушенного языка пена. Но и это было еще не все, – Михаил Петрович вздохнул, переживая заново боль и ужас тех далеких дней, и продолжил:
– Потом она начала кричать. Даже нет, не кричать – выть, голосить, рычать, лаять, каркать – издавала звериные звуки и ругалась так, что у меня на голове шевелились волосы. Это ее состояние обычно предшествовало припадку. Я перестал выходить с ней на улицу, но долго так продолжаться не могло. Однажды приступ начался в больнице, куда я был вынужден привезти ее. Вера кричала и билась так, что ее пришлось держать сразу трем мужчинам, и мы с трудом справились с ней. Врач требовал немедленной госпитализации, и только чудо помогло мне в тот день отговорить его вызывать спецбригаду. Веру накачали огромным количеством успокоительных, и я повез ее домой. В такси все повторилось, только припадок был еще сильнее. Таксист выкинул нас из машины, и я остался с бьющейся и кричащей разными голосами женой на улице. К счастью, дело происходило рядом с большим глухим лесопарком и мне удалось унести Веру поглубже в лес. Наконец, приступ закончился, и она уснула прямо на земле. Я сел рядом и привалился спиной к стволу дерева.
– Бесноватая, – раздался позади меня старческий голос. Я повернулся, вскочил – из леса вышел старик, настоящий леший. Высокий, жилистый, с длинными седыми волосами, кривым носом, толстой палкой в руках, он брел ко мне навстречу.
– Не подходи, – я встал перед ним, готовясь защищаться.
– Жена-то твоя бесноватая, ишь, как ее скорчило, – старик даже не взглянул на меня, он остановился и смотрел на спящую Веру, – к Герману ее вези, к Герману, он сильный поп, и не таких выгонял. Спроси людей, они тебе укажут, Герман поможет.
– Она больна, уходи, ей стало плохо, – я зачем-то пытался объяснить старику, что происходит с Верой, но тот твердил одно:
– Нет, не болеет, бесноватая, бесноватая, ее врачи не вылечат, уморят таблетками своими, к Герману тебе надо.
– Кто такой Герман, как поможет? – я пытался выяснить хоть что-нибудь, но старик, кажется, меня даже не слышал. Он потоптался еще немного на месте, потом повернулся, и, бормоча себе под нос «Сильный поп, он поможет», снова ушел в лес. Я ничего не понял из его бреда кроме одного, что надо искать какого-то Германа. Прекрасно понимая, что столкнулся с одним из городских сумасшедших, в тот момент я был в таком состоянии, что был готов просить о помощи хоть папу римского.
– И что, нашли? – Денис даже вздрогнул, представив себя на месте молодого Михаила Петровича.
– Да, нашел, но не скоро. Только через полтора месяца поисков и расспросов мне удалось, наконец, узнать кто он такой этот Герман. Оказалось, что этот человек живет в небольшом подмосковном городе и там он может «отчитать» такого больного.
– Отчитка? Вы про нее когда-то говорили? Те слова… – вспомнил Денис странную фразу, спасшую ему жизнь. Но Михаил Петрович остановил его:
– Нет, вернее, не совсем. Подожди, я тебе говорил, что история будет длинной.
Я поехал в этот город, чтобы посмотреть, что там происходит, нашел этот дом. Найти его было нетрудно – я был в этом городе ранним утром, и в одной электричке со мной ехало множество людей, своим поведением и даже внешне они чем-то были похожи на Веру. Вместе с сопровождавшими их родственниками они шли в одном направлении, я пошел за ними по темным разбитым улицам. Дом, где все происходило, был очень старым – каменный, еще дореволюционной постройки. В большую пустую комнату на первом этаже набилось столько народу, что пришлось открыть окна, чтобы не задохнуться. Потом появился Герман – небольшого роста щуплый человек в странной одежде, отдаленно напоминавшей рясу. Я был разочарован – «Что он может?» – подумал я. Но то, что началось дальше, заставило меня поверить в слова того полубезумного старика. Герман начал отчитку, сначала все было тихо, люди молча слушали его, потом стоявшая передо мной женщина начала раскачиваться. Ее мотало все сильней, и сильней и тут раздался вой дикого зверя. Она выла на одной высокой ноте, и мне стало страшно – человек так кричать не может. И тут сзади завыл еще кто-то и через секунду я оказался в самом эпицентре безумия. Со всех сторон доносились вопли, кто-то плевался, кто-то визжал. Рядом женщина остервенело билась головой о выступ в стене. Я попытался, было, поднять ее, но тут кто-то закричал: «Помогите!» и я бросился туда. У пожилой грузной женщины начался припадок: руки и ноги ее скручивала и разбрасывала какая-то чудовищная сила – мы держали ее вчетвером, но наших сил не хватало. Она мычала и отбивалась от кого-то невидимого, лицо ее было залито потом, из прокушенной губы текла кровь. Когда отчитка закончилась, Герман очень быстро ушел, остались только его помощники. Люди стали приходить в себя, тем, кто упал, помогали встать. Я подал руку пожилой женщине, и увидел, что она плачет, плачет как человек, которому больно. Но я ошибался:
