Уильям Хьёртсберг - Сердце Ангела
Раздался бодрый голосок секретарши:
— Компания Уоррена Вагнера.
Я представился и попросил аудиенции. Мне назначили на двенадцать.
— Только у него в полпервого встреча, так что он сможет уделить вам всего несколько минут.
— Ничего, уложусь.
Глава восьмая
«Все улицы в мире делятся на две категории: Бродвей и грязный закоулок» — сие авторитетное заявление сделал в пятнадцатом году Артур Байер по прозвищу Клопе, чью колонку в «Джорнал Американ» я читаю каждый день уже не помню сколько лет. Возможно, в пятнадцатом году все так и было, не знаю, ибо не видел. Хотя, вполне вероятно, то была эра роскошных театров, роскошных ресторанов и роскошных красоток Зигфельда. В мое же время Бродвей напоминал именно закоулок с тирами, забегаловками и утлыми лотками торговцев хот-догами. От златого века, воспетого Клопсом, вдовствующими герцогинями остались только башня «Таймс» и гостиница «Астор».
Контора Вагнера располагалась в доме под названием Брилль-билдинг на углу Бродвея и Сорок девятой улицы. Я шел от Сорок третьей и пытался вспомнить, какой была Таймс-сквер в тот вечер, когда я впервые увидел ее. Многое изменилось с той поры.
…Сорок третий, зима, канун Нового года. Армейский госпиталь съел у меня год жизни, но вот я наконец на свободе, с новым лицом и терять мне нечего, кроме пары монет в кармане. Остальное мое имущество — водительские права, справка о демобилизации, солдатский жетон и прочее — перекочевало вместе с бумажником к карманнику, обработавшему меня в тот вечер. Меня несло и крутило в огромной толпе среди мерцания неоновых реклам. Прошлое, как змеиная шкура, сползало с меня: вот он я, без документов, без дома, без денег, и план моих действий состоит из единственного пункта: добрести до центра города. Час ушел у меня на то, чтобы от входа в театр «Палас» добраться до середины площади, где по двум сторонам глядят друг на друга «Астор» и знаменитый «Бонд», магазин мужского платья, где впервые появились костюмы с двумя парами брюк. Я стоял и смотрел, как золотой электрический шар падает на крышу башни «Таймс». Еще час, и я был там. Тогда-то я и увидел свет в окнах детективной конторы «Перекресток» и по какому-то наитию пошел на него. Так я познакомился с Эрни Кавалеро и получил свою нынешнюю работу.
В те дни здание «Бонда» венчали непомерной высоты бутафорский водопад и два нагих колосса: мужчина и женщина. Сегодня на их месте возвышаются две гигантские бутылки с надписью «Пепси-Кола». Я думал иногда: что же случилось с гипсовыми людьми? Может быть, они и сейчас там, на крыше, спят, закованные в листовое железо, словно личинки в коконах?
У входа в Брилль-билдинг мотался взад-вперед бродяга в потрепанной шинели, бормоча «сволочь!» на каждого встречного. Дойдя до конца узкого Т-образного коридора, я сверился с перечнем контор и обнаружил имя Вагнера в окружении десятков столь же славных имен. Тут были и боксерские импресарио, и рекламные агенты фирм грамзаписи, и сами эти фирмы, впрочем, весьма сомнительные. Я поднялся в скрипучем лифте на девятый этаж и, порыскав в полутемном коридоре, обнаружил нужную мне дверь. Контора Вагнера располагалась в угловой части здания и представляла собою несколько сообщающихся кроличьих садков.
Когда я вошел, секретарша подняла голову от вязания:
— Вы мистер Ангел? — спросила она, перегнав во рту жевательную резинку.
Я подтвердил ее догадку и извлек из кармана свой «рабочий» бумажник, а из него, в свою очередь, липовую визитку. Сегодня я был мистер Ангел, представитель страховой компании. Хорошо иметь приятеля — владельца типографии. Благодаря ему я овладел десятком ремесел, от юриста-транспортника до профессора зоологии.
Девица зажала мою визитку блестящими ноготками, выкрашенными в цвет зеленого жука-короеда. Природа наделила ее пышным бюстом и стройными бедрами, и оба эти достоинства ей удалось эффектно подчеркнуть посредством пушистого розового свитера и узкой черной юбки. Что касается цвета волос, то тут налицо было стремление к медно-платиновому колеру.
— Минутку подождите, — продолжала она, улыбаясь и не переставая жевать. — Вы пока присядьте, что ли…
С этими словами девица профланировала к двери с табличкой «Не беспокоить» и, единожды стукнув по ней костяшкой, вошла. Напротив этой двери была другая такая же, с такою же точно табличкой. Стены были увешаны фотографиями, на которых в рамке и под стеклом убиенными бабочками замерли выцветшие улыбки. Я огляделся и нашел фотографию Джонни Фаворита — точно такую же, как та, что я держал под мышкой в коричневом конверте. Она висела на левой стене, довольно высоко, рядом с портретами чревовещательницы и толстяка, играющего на кларнете.
За спиной у меня открылась дверь, и девица произнесла:
— Заходите, мистер Вагнер вас ждет.
Я поблагодарил ее и вошел в клетушку вполовину меньше первой. Фотографии на стенах были поновей, но и здесь улыбки уже поблекли. Большую часть кабинета занимал деревянный стол, весь в подпалинах от сигарет. За столом сидел молодой человек в жилете и брился электрической бритвой.
— Пять минут, — в подтверждение своих слов он растопырил пятерню.
Я поставил дипломат на вытертый зеленый ковер и принялся наблюдать за молодым человеком. Он был ржаво-рыж, кучеряв и веснушчат. Очки в роговой оправе не прибавляли ему солидности: на вид ему было года двадцать четыре. Ну, может, немного больше.
— Простите, вы мистер Вагнер? — поинтересовался я, когда бритва умолкла.
— Да.
— Мистер Уоррен Вагнер?
— Он самый.
— Но вряд ли вы могли быть агентом Джонни Фаворита?
— А-а. Так то мой отец. Я — Уоррен Вагнер-младший.
— Ага. Значит, мне нужно к вашему отцу.
— Вам не повезло: папа четыре года как умер.
— Понятно.
— А что у вас там за дело? — Вагнер откинулся в кресле, обитом кожзаменителем, и сцепил руки на затылке.
— Понимаете, Джонатан Либлинг значится как получатель по одному страховому полису, а адрес указан ваш.
Вагнер-младший засмеялся.
— Деньги небольшие, скорей всего, подарок от старого поклонника. Так вы мне подскажете, где его искать?
Вагнер чуть на пол не свалился от смеха:
— Ну и дела! Джонни Фаворит — наследник из Калькутты! Нет, ну просто смех и грех!
— А что тут, собственно, смешного? — спросил я.
— Что смешного? Да то, что он уже лет двадцать как в психушке. И в голове у него не мозги, а эклер!
— Действительно забавно. Вы всегда такой остроумный?
— Да нет, вы не поняли. — Он снял очки и вытер глаза. — Папаша крупно погорел на этом Фаворите. Он его у Паука выкупил, все деньги вложил, сам без штанов остался, а только пошли барыши, этого подлеца призвали. Там и с киношниками контракты были, и бог знает что. Нет, каково, а? Парень стоит миллион долларов, так они его отправляют в Африку, а обратно привозят мешок картошки.
