Кристофер Мур - Грязная работа
— Когда лама скончался, я увидела, как его сознание покидает тело. Затем я ощутила, как и мое сознание покидает тело, и я отправилась за ламой в горы, где он показал мне пещерку, заваленную снегом. В пещерке стоял каменный ларец, запечатанный воском и сухожилиями. Лама сказал, что я должна отыскать этот ларец, после чего пропал — вознесся, и я снова оказалась в своем теле.
— Вы тогда сверхпросветлились? — спросил Чарли.
— Я даже не знаю, что это значит, — ответила Одри.
— Насчет этого лама ошибся, но когда я проводила с ним «пхову», что-то меня изменило. Когда я вышла из кельи, где осталось его тело, в людях я различила сияющую красную точку — там, где у них сердечная чакра. То же самое, за чем я последовала в горы, — бессмертное сознание. Я видела человеческую душу. Однако меня больше тревожило другое: я видела, что у некоторых людей нет этого сияния или я его просто не вижу — и в них, и в себе. Я не знала почему, но мне было ясно, что каменный ларец нужно отыскать непременно. И я нашла его, пройдя той тропой, которую показал мне лама. В ларце лежал свиток, который большинство буддистов считали — и считают до сих пор — мифом. Утраченная глава «Тибетской книги мертвых»… Там описывались давно забытые искусства — «пхова насильственного переноса» и «пхова неумирания». О последней я даже не слышала. Первая позволяет насильно переносить душу от одного существа к другому, а вторая продлевает переход, «бардо», между жизнью и смертью. На сколько угодно.
— Это значит, вы можете заставить людей жить вечно? — спросил Чарли.
— Вроде того — хотя скорее они просто-напросто перестают умирать. Я много месяцев медитировала на этот поразительный дар, что оказался мне вручен, и боялась выполнять ритуалы. Но однажды присутствовала при «бардо» одного старика — он умирал от очень болезненного рака желудка. Я больше не могла смотреть, как он страдает, и попробовала «пхову насильственного переноса». Я направила его душу в тело его новорожденного внука, у которого не видела в сердечной чакре никакого сияния. Свет на моих глазах пролетел по комнате, и душа вошла в младенца. А через несколько секунд старик мирно скончался… Прошло несколько недель, и меня призвали на «бардо» девятилетнего мальчика — он тяжело заболел и теперь по всем признакам должен был умереть. Такого я вынести не могла — я же знала, я способна что-то сделать, и потому провела с ним «пхову неумирания», и он не умер. Даже пошел на поправку. Я поддалась тогда своему эго и стала проводить ритуал с прочими селянами, а не помогать им перейти в следующую жизнь. За пять месяцев я помогла так пятерым, но тут возникла проблема. Родители того первого мальчика позвали меня. Он не рос — даже ногти и волосы у него не росли. Он застрял в своем возрасте — ему по-прежнему было девять лет. Но к тому времени селяне уже приходили ко мне со своими родственниками при смерти, слух обо мне распространился и по другим горным деревням. У монастыря выстраивались очереди, и все требовали, чтобы я к ним вышла. Но я отказалась выполнять ритуал — я сознавала, что не помогаю этим людям, а, наоборот, замораживаю их в духовном развитии. Ну и, сами понимаете, пугаю до беспамятства.
— Объяснимо, — сказал Чарли.
— Я не могла растолковать другим монахам, что происходит. И поэтому ночью сбежала. Приехала в Буддистский центр в Беркли, стала им помогать, меня приняли послушницей. И вот тогда я впервые увидела, что человеческая душа может храниться и в неодушевленном предмете, — когда зашла в один музыкальный магазин на Кастро. В ваш магазин, мистер Свеж.
— Я знал, что это были вы, — сказал Мятник.
— Я Ашеру про вас говорил.
— Говорил, — подтвердил Чарли.
— Говорил, что вы очень привлекательны.
— Ничего я не говорил, — воспротивился Мятник.
— Говорил-говорил. «Славные глаза» — вот как он сказал, — доложил Чарли.
— Продолжайте.
— Но все равно ошибиться было невозможно — в компакт-дисках было то же сияние, то же присутствие, что я ощущала в людях, у которых имелась душа. Я перепугалась до полусмерти, что и говорить.
— Что и говорить, — подтвердил Чарли.
— Я пережил ровно то же самое.
Одри кивнула.
— Я собиралась обсудить это с моим учителем в буддистском центре, понимаете? Признаться, чему я научилась в Тибете, передать свитки тому, кто, наверное, понимает, что творится с душами в предметах, но всего через несколько месяцев из Тибета доставили известие, что я уехала при подозрительных обстоятельствах. Уж не знаю, чего они там наговорили, но меня попросили покинуть центр.
— И вы собрали вооруженную группировку жутких зверюшек и переехали в Миссию, — сказал Мятник Свеж.
— Это мило. Теперь можете меня отвязать, и я пойду.
— Свеж, будьте добры, дайте Одри дорассказать, а? Я уверен, что она тусуется с вооруженной группировкой жутких зверюшек по какой-то вполне безобидной причине.
Одри не останавливалась:
— Я устроилась работать костюмером в местной труппе, а театральная публика — по сути, все они прирожденные пижоны, — как ничто другое помогает заново ощутить вкус к жизни. Я старалась забыть о своей практике в Тибете и сосредоточилась на работе, решив, что пускай меня лучше стимулирует творчество. Шить взаправдашние наряды мне было не по карману, и я начала сочинять уменьшенные версии. В антикварной лавке в Миссии купила коллекцию беличьих чучел, и они стали моими первыми моделями. Потом уже я начала делать их из других отходов таксидермии — комбинировала и смешивала, но уже тогда звала их «беличьим народцем». У многих птичьи лапы — куриные и утиные, потому что они продаются в Китайском квартале, а еще там есть черепашьи головы и… в общем, в Китайском квартале можно купить много деталей мертвых животных.
— Вы мне рассказываете, — сказал Чарли.
— Я живу рядом с акульим магазином. Хотя построить акулу из запчастей никогда не пробовал. Наверное, это здорово.
— Вы больные, — произнес Мятник.
— Оба — вы же сами понимаете, правда? Возиться с мертвечиной и все такое.
Чарли и Одри вздели на него по брови. Существо в синем кимоно, с лицом собачьего черепа, воззрилось на него критической глазницей и тоже бы вздело бровь, если б та у него имелась.
— Ладно, давайте дальше. — Мятник махнул Одри свободной рукой.
— Я вас понял.
Одри вздохнула:
— И вот я стала ходить по антикварным магазинам и лавкам старья, искать все — от пуговиц до рук. И по меньшей мере в восьми нашла предметы с душами. В каждой лавке они были выставлены отдельно. И я поняла, что не только я вижу, как они светятся красным. Кто-то заключил души в эти предметы. Так я и узнала о вас, господа, кем бы вы ни были. Я должна была освободить души из ваших лап. Поэтому стала их покупать. Мне хотелось, чтобы они перешли к своему следующему воплощению, только я не знала, как это сделать. Думала использовать «пхову насильственного переноса» — душу вынуждаешь перейти к тому, кто, на твой взгляд, бездушен, — но этот процесс требует времени. И что мне было делать — связывать их? Я даже не знала, получится у меня или нет. В конце концов, метод использовался для переноса души в человека из человека, а не из неодушевленного предмета.
