Ннеди Окорафор - Фантастические создания (сборник)
— Тьфу, — сказала она, сплевывая косточку в руку.
В свою руку. В свою обычную, человеческую руку.
Она снова стала нормальной. Собой.
Гилла улыбнулась Роджеру, а тот вытаращил глаза.
— Как ты это делаешь? — спросил он растерянно.
Гилла его проигнорировала.
В комнате начали собираться ребята со всего дома, чтобы посмотреть, из-за чего вся шумиха.
— Да, он меня обманул, — сказала Гилла так, чтобы все слышали. — Роджер обманом заманил меня в гардеробную, а потом засунул руку мне в лифчик и не только. Хотя я этого не хотела.
— Что за отморозок, — пробормотал парень Клариссы Джим.
Фостер подошел к Роджеру, глядя на него в упор:
— Что с тобой не так, чувак?
Роджер выпятил грудь и попытался взглянуть на Фостера, но не мог встретиться с ним глазами и продолжал тайком бросать нервные взгляды на Гиллу поверх его головы.
Кларисса фыркнула:
— Подумаешь… Велика беда. Вы с ним и так все время этим занимаетесь.
«О, хватит уже этой некрасивой сплетни».
Странным образом казалось, будто тот внутренний голос теперь исходил из ладони Гиллы — из руки, в которой она сжимала вишневую косточку. Но он все ощущался так, будто это были ее собственные мысли.
Гилла с достоинством повернулась к Клариссе:
— Значит, ты не веришь, что Роджер это сделал?
Кларисса состроила гримасу отвращения:
— Я верю, что ты настолько жирна и отвратительна, что согласишься пойти с кем угодно, потому что никто тебя не захочет.
— Это нелогично, — сказала Кэши. — Как она согласится пойти с кем угодно, если ее никто не захочет?
— Я хочу ее, — сказал Фостер и, смутившись, посмотрел на Гиллу. Потом его лицо вспыхнуло. — Я имею в виду, я бы хотел, в смысле…
Никто не услышал конца предложения, потому что все громко рассмеялись. Кроме Роджера, Карла и Хейгуда.
Гилла обняла Фостера, все еще боясь, что неправильно его поняла. Но он обнял ее в ответ, крепко. Гилле стало тепло.
Фостер был таким глупеньким.
— Кларисса, — сказала Гилла, — если когда-нибудь с тобой случится что-то плохое и никто не будет верить в твою версию произошедшего, можешь рассказать мне. Потому что я знаю, каково это — когда на тебя клевещут.
Кларисса зарделась.
Роджер ругнулся и вышел из комнаты. Хейгуд и Карл последовали за ним.
Гилла посмотрела на вишневую косточку в своей ладони. Подумала. А потом положила ее в рот и вновь проглотила.
— Зачем ты это сделала? — спросил Фостер.
— Просто захотелось.
— В тебе же вырастет дерево! — поддразнил ее он.
Гилла хихикнула.
— Было бы неплохо. Эй, почтальон так и не принес мне настоящего письма. — Она кивнула в сторону гардеробной: — Ты не хочешь послать мне весточку?
Фостер с улыбкой склонил голову и взял ее за руку:
— С удовольствием.
И Гилла, улыбаясь, повела его к двери.
Они вернулись с прогулки.
Леди была внутри.
И улыбка играла на лице тигра.
Аврам Дэвидсон
И устрицами полные моря
Пер. С. Силаковой
Конечно, велосипеды отнюдь не сверхъестественные, да и существами их едва ли можно назвать. Скрепки для бумаг — тоже. И вроде бы владельцам веломагазина — героям рассказа, который написал блестящий новеллист Аврам Дэвидсон, — совершенно нечего бояться…
* * *Когда в веломагазин F&O зашел немолодой мужчина в очках и костюме, Оскар сердечно поздоровался:
— Приветствую!
Но, присмотревшись к покупателю, нахмурил лоб, начал прищелкивать своими мясистыми пальцами.
— Послушайте, да я же вас знаю… Мистер… э-э-э… прямо на языке вертится, но никак… вот пропасть… — смущенно бормотал этот широкогрудый детина с ярко-рыжей шевелюрой.
— Конечно, знаете, — подтвердил посетитель. К его лацкану был прикреплена значок благотворительного клуба «Лайонс». — Помните, я купил у вас подростковый велосипед с тремя скоростями? Это для моей дочери. И мы с вами разговорились о том красном гоночном французском велосипеде, который дорабатывал ваш партнер…
Оскар стукнул своей ручищей по кассе, поднял голову и вытаращил глаза:
— Мистер Уотни!
Мистер Уотни лучезарно улыбнулся.
— Точно-точно, — продолжал Оскар. — Черт, как я только мог забыть?! А потом мы пошли в паб напротив и выпили по паре кружек. Как поживаете, мистер Уотни? Кстати, велосипед… он был английский, верно? Сто процентов, английский. Я думаю, вы им остались довольны, иначе вы бы давно ко мне зашли.
Мистер Уотни уверил Оскара, что велосипед отличный, просто отличный. А затем проговорил:
— Но, насколько я понимаю, кое-что изменилось. Теперь вы здесь один. Ваш партнер…
Оскар опустил глаза, выпятил нижнюю губу, кивнул:
— Вы, значит, слышали?.. Да, теперь я здесь один. Так-то вот. Уже больше трех месяцев.
* * *Три месяца назад партнерству пришел конец, но разногласия наметились намного раньше. Ферд любил книги, долгоиграющие грампластинки и разговоры о высоком, а Оскар — пиво, боулинг и женщин. Причем женщин он любил самых разных. И в любую удобную минуту.
Магазин находился около парка и неплохо зарабатывал на дополнительной услуге — велопрокате для тех, кто приезжал на пикник. Если женщина была достаточно взрослой, чтобы именоваться девушкой, или недостаточно пожилой, чтобы считаться старушкой, и занимала любое место в этом возрастном промежутке, Оскар спрашивал:
— Ну, какие ощущения от агрегата? Приятные?
— Э-э-э… Наверно, да.
Оскар брался за руль другого велосипеда и говорил:
— Давайте я вас немножко провожу: надо же убедиться, что все хорошо. Ферд, я сейчас.
Ферд всегда удрученно кивал. Он знал, что Оскар вернется, но не «сейчас». Вернется и скажет:
— Надеюсь, в магазине у тебя дела идут не хуже, чем у меня в парке.
— Ты меня все время бросаешь здесь одного, — ворчал Ферд.
А Оскар обычно взрывался:
— Ну ладно, в следующий раз давай ты свалишь, бросишь меня здесь одного! Вот увидишь, стану ли я обижаться на то, что ты немножко развлекся…
Но он, естественно, знал, что Ферд — долговязый, тощий, с глазами навыкате — никуда ни с кем не свалит.
— Давай, тебе понравится, — убеждал его Оскар, похлопывая по груди. — Волосы на груди вырастут.
Ферд бурчал, что грудь у него и так волосатая. И украдкой косился на свои предплечья, густо покрытые длинными черными волосками, хотя плечи у него были белые и гладкие. Он так выглядел еще в школе, и над ним часто смеялись — обзывали Птенчиком. Они прекрасно знали, что это его огорчает, но обзывались все равно. «Как только могут люди, — недоумевал он тогда, да и сейчас тоже, — нарочно обижать человека, который не сделал им ничего плохого? Как такое возможно?»
