Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 2. Тень Бафомета
— Обычные акустические галлюцинации, вызванные расстройством нервов. Да и мебель твоя порассохлась — у тебя слишком натоплено.
— Ну уж нет! Не уговаривай меня, что все это мне только кажется. Есть и еще кое-что.
— Решено, меняем квартиру, будем жить вместе, и все войдет в нормальную колею.
— Но сегодня ты останешься здесь, Тадзик, — попросила она, закинув ему руки на шею.
В знак согласия он замкнул ее губы долгим поцелуем…
Ближайший четверг они встретили уже на новом месте. Вилла «Под ольхами» ютилась в укромном дворике, в отдаленном районе города, точнее сказать, уже в пригороде, укрытом со всех сторон плотными стенами пихт и сосен. Отсюда, с высоты третьего этажа, перед ними расстилался просторный зимний пейзаж. Под вечерней зарей, красноватым заревом разлившейся на горизонте, постреливали в небо схваченные морозом ряды деревьев, над которыми кружили запоздалые птицы. По засыпанной снегом ленте тракта, теряющегося в дремучих зарослях, мчались сани; звук бубенцов, серебристый, звонкий, отчетливо доносился сквозь прозрачный, словно кристалл, поблескивающий мириадами иголок воздух.
Они отошли от окна.
— Смеркается, — тихо произнесла она, — надо зажечь люстру.
— Зачем? Сумеркам больше всего идут уютные угольки камина, — ответил он, ласково притянув ее к себе.
На минуту они застыли в поцелуе, погружаясь в густеющий мрак… Внезапно тишину нарушил глухой грохот в соседней комнате. Амелия вздрогнула и, нервно вскрикнув, прижалась к его груди.
— Ты слышал?
— Что-то упало в гостиной. Пойду посмотрю.
— Нет, нет! Не оставляй меня одну в темноте!
— Сейчас я зажгу свет.
Мягко высвободившись из ее рук, он засветил люстру и нажал на выключатель в гостиной.
— Упал вазон с пальмой, которую я тебе сегодня прислал, — констатировал он, оглядев гостиную.
Амелия испугалась.
— Дурной знак. К тому же это твой подарок на новоселье. Вазон уцелел?
— Разбился вдребезги. Даже странно — упал совсем с небольшой высоты.
Обескураженные и погрустневшие, они подняли пальму и тут же пересадили ее в глиняный горшок. Вечер, однако, был испорчен — им стало как-то не по себе…
Случай с вазоном был вступлением к целой серии иных происшествий, в которых явственно ощущался некий глумливый умысел. Почти ни один вечер не обходился без подозрительных шумов или какого-либо неприятного казуса. Мебель ни с того ни с сего переворачивалась, тени предметов складывались в изображения чудищ, по тщательно запертым и хорошо натопленным комнатам пробегали холодные струи.
Хуже всего было по ночам. Амелия спала мало и нервно. Часто пробуждалась, покрытая ледяным потом ужаса, и жаловалась, что чья-то рука водит по ее лицу холодными влажными пальцами, чье-то тяжкое ледяное дыхание овевает ей шею.
Помян, сочувствуя мукам Амелии, уговаривал ее пойти к известному невропатологу. Она наотрез отказалась — не верила в результативность врачебной помощи.
— Это не нервы, Тадзик, ты и сам знаешь. Тут что-то совсем другое.
Наконец он отважился сказать ей правду.
— После долгих размышлений, — объявил он однажды утром, когда измученная бессонной ночью Амелия дремала, привалившись к его плечу, — я пришел к убеждению, что по причинам, мне непонятным, в тебе раскрылись медиумические способности.
Она встрепенулась и изумленно заглянула ему в глаза.
— Если так, то что же делать?
— По-моему, лучше всего связаться с каким-нибудь профессиональным медиумом и с его помощью разгадать эту историю. Может, он нам укажет средство, которое избавит тебя от мучений.
— Делай, как считаешь нужным, — согласилась она усталым голосом.
— Я поговорю с доктором Точиским, он давно уже проводит эксперименты с очень одаренным медиумом, выступающим обычно под именем Монитор.
— Прошу тебя только, чтобы это держалось в тайне. Мне бы не хотелось, чтобы мой недуг стал темой оживленных сплетен в светских кругах.
— Сделаю все возможное, чтобы избежать нежелательных толков.
Однако Помяну не удалось повести дело в полной секретности. Точиский, узнав, о чем идет речь, сразу же объявил, что в сеансе примут участие несколько известных врачей-психиатров в качестве контролеров. Опасения Помяна насчет возможного шума вокруг этого дела он успокоил заверением, что все детали сеанса останутся строгой служебной тайной, а протокол эксперимента будет выдан ему для цензуры.
Сеанс состоялся десятого апреля в теплое весеннее предвечерье. Около шести часов пополудни, когда уже спускались сумерки, участники эксперимента собрались на вилле «Под ольхами», на третьем этаже, в укромном салоне Амелии. Настроение у всех было серьезное, сосредоточенное и полное ожиданий. Монитор, как уверял его импресарио и наставник доктор Точиский, был в превосходной форме и обещал показать «нечто исключительное».
И он не обманул ожиданий. Когда через несколько минут полнейшего молчания один из присутствующих зажег лампу, прикрытую красным абажуром, и по комнате расплылся теплый приглушенный свет, Монитор был уже в состоянии глубокого транса.
— У тебя есть какие-то особые пожелания? — спросил его Точиский, заметив беспокойные, словно что-то отталкивающие, движения рук медиума.
— Вывести! — прозвучал в ответ сонный и какой-то автоматический голос Монитора. — Вывести!
— Вывести из нашего круга? Кого? Назови!
— Ее!
Точиский в замешательстве обратился к хозяйке дома:
— Прошу извинить великодушно форму и содержание требования: в трансе человек перестает соблюдать светские условности. Видимо, ваше присутствие ему мешает, возможно, от вас исходят токи, которые препятствуют выделению эктоплазмы.
— Я должна выйти из комнаты? — спросила Амелия, вставая.
— Что вы, что вы! Достаточно будет, если вы сядете вон там в глубине, позади нашего кружка… Ну как? — спросил он Монитора, когда пани Прадера заняла место в «нейтральном поясе», в уголке салона. — Теперь ты доволен?
— Спойте что-нибудь! — потребовал медиум своим лишенным всякой окраски голосом.
— Давайте что-нибудь из «Марты», это его любимый автор.
Через минуту в комнате зазвучала ласковая сентиментальная ария из старой романтической оперы Фридриха Флотова.
— Приглушить свет! — слетел новый приказ из судорожно сведенных губ Монитора. — Открыть окно!
Когда блеск лампы сгустился в сочный, глубокого тона пурпур, а через открытое окно стал заползать холодок весенних сумерек, состояние спящего претерпело заметное изменение. Тело его стало изгибаться в нервических корчах, из груди вырывались какие-то невнятные звуки, подобные стонам.
