Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 2. Тень Бафомета
Он опустил голову, словно под тяжестью вырвавшегося признания. Спустя минуту раздался вопрос священника:
— На дуэли?
— Нет, силой ненавидящей мысли. Наслал на него другого человека… невольно…
Он зашатался, точно от удара. Ксендз подхватил его под руку.
— Сын мой, — заговорил он тихим, успокаивающим голосом, — велика твоя вина перед Богом, но и боль твоя велика, из глубин сердечных исходит твое раскаяние… Что ты можешь сказать в свое оправдание?
— Человек, погибший по моей вине… Казимеж Прадера.
Священник выпустил его руку и даже слегка попятился. Какое-то время он размышлял с печально опущенной головой.
— Ясно, — прошептал он наконец, — теперь я все понимаю. Вы были как огонь и вода.
— Я сделал ложный шаг.
— Да. Опустившись до его представлений, ты невольно сравнялся с ним.
— Я потерял себя. — Сделав это горькое признание, Помян стал на колени и срывающимся голосом произнес: — Через минуту я иду предаваться властям мирским. Я хочу наказания. Отче, во имя Господа всеблагого можешь ли ты отпустить свершенный мною тягчайший грех?
Ксендз положил ему ладони на голову и минуту тихо молился. Затем вознес руку кверху и, начертав над грешником знак креста, громко произнес:
— Ego te absolvо!… Иди с миром!
Когда Помян поднял голову, ксендза Совиньского уже не было рядом.
Дозревал полдень. Октябрьское солнце, описав на небе полдуги, собиралось клониться к западным рубежам. Над городом нависла медного цвета пелена из пыли и дымов. Окутанные ею старинные башни и шпили костелов рисовались на бирюзовом небесном фоне в стертых контурах, приглушенных и полупризрачных. По скверам и садам, по парковым аллеям безжалостный ветер сшибал последние листья, оголяя костяки деревьев, сиротливо застывшие черными предвестниками осенней тоски. В воздухе словно затаилось тяжкое болезненное раздумье. Безымянной скиталицей разгуливала по улицам грусть, вихревато расходилась прозрачная дымка бабьего лета, качались заплетенные в сеть электрические провода…
На гладких, поблескивающих белыми мраморными плитами ступенях, ведущих в Дворец Правосудия, зачернел силуэт — Помян поднимался нервным торопливым шагом. И вдруг — вздрогнул, остановился, стал прислушиваться… Городские часы отбивали двенадцать: началось с ратуши, затем мелодию подхватил костел, вступили своим чередом и все остальные… Под конец, словно далекий вздох облегчения, раздался звон колоколов с окраин…
Колокола из Дубового Гая — мелькнула и тотчас погасла приглушенная остротой минуты странная мысль.
Помян попрощался взглядом с погруженным в солнечный разлив городом и вошел в здание суда.
— Следователь Гуральский принимает сегодня? — спросил он, подходя к конторке швейцара.
— Принимает. Он только что закончил допрос. Пройдите вон через те стеклянные двери на первый этаж. Вторая комната справа.
— Благодарю вас.
Помян зашагал по длинному мрачному коридору…
Примечания
1
Патологическая любовь к красному цвету (лат.)
