Юрий Моренис - Охота на вампиров
Буквально через несколько секунд Ал уже выезжал на площадь.
— А ваша телега где?
— Вот, впереди, — Алексей указал на запорошенный джип.
— Вы меня вычислили?
— Федя, — кивнул Алексей. — Время позднее, вас нет и нет. Капитан занервничал. А поскольку днем вы изучали планы, мы решили наведаться сюда. Федор сразу сказал, надо во двор заезжать.
— Нехорошо, Ал, — пожурил с заднего сиденья Будников. Он расположился рядом с волком, но вел себя аккуратно. — Кинуть нас решил. Что, герой-одиночка? А мы на фига?
— Просто проверить хотел, — начал оправдываться Ал.
— Проверил?
— Да. И хочу вас поздравить, сезон охоты открыт.
— Когда начнем?
— Погодите, братцы, мы еще не все в сборе. Дня через два…
Будников нетерпеливо возмутился:
— Что ждать?! Вызываем спецназ и поехали!
— А там никого! — урезонил Ал его. — Во-первых, открылись новые обстоятельства, во-вторых, вроде сами засветились. Они тоже могут начать охоту. Для начала за нами уже ведется слежка, — он заметил в арке мелькнувшие тени.
— Ага, — кивнул Будников. — Я их тоже увидел.
— Идите в свою машину, и резко вперед, — приказал Ал.
Встретимся на Театральной площади.
— А вы опять в драку?
— Нет. Высажу Малыша, благо на площади никого нет. Он их шуганет, а сам подожду его за углом.
Так и сделали. На Театральной площади слежки уже не было, но на всякий случай домой, на виллу, добирались разными путями.
Дома, почти ничего не поев, легли спать. Вставать надо было очень рано, и опять в дорогу. Кроме того, Ала ждал очень странный визит…
Глава 10
«Соломенный Дворец»,
30 октября 1855 года.
Дорогая моя,
Наступление нового месяца для материалиста ничего не значит, ибо ничем не отмечено в видимой природе.
А мне наступление месяца придает бодрости…
Октябрь хотя по имени и соответствует музыкальным гармониям, но меня встретил не совсем приятно. С наступлением его я слег. Но по милости Божией я оказался сильнее болезни. Вот уже сижу и пишу. Мне не хотелось бы возбудить в тебе опасения и печали. Кажется бы, довольно, что я сам не опасаюсь и не печалюсь. Даже медик посещает меня, но ничем не поит, не пускает кровь и не делает мази.
Теплою одеждою я запасся и ежели буду в силах выходить, то, наученный опытом минувших годов, не буду себя закупоривать, а встречу лицом к лицу морозы и не стану прерывать пешие прогулки. Надобно признаться, что старею: ибо до пятидесяти лет шуба была мне сущим бременем.
Но до хвороб ли мне? Обоз с домашним скарбом прибыл недели с две назад, по первым заморозкам. Благо морозы ударили ранние, и прибытие ускорилось. Всем устройством занимается управляющий Карла Антоновича, веселый Ермолай Филиппович. Сам он вятский, говорит презабавно, из унтер-офицеров, сподвижник моего несчастного друга по Крымской кампании.
По его рассказам, жизнь у него была бурная. Служил матросом, ходил в Турцию, попал в плен, бежал. Как я понял, разбойничал с какими-то итальянцами, снова попал в плен, на этот раз к самому Карлу Антоновичу. Тот, заприметив земляка, отпустил его, дал денег и отправил на родину. И надо же такому случиться, под Севастополем их судьба свела сызнова. Ермолай Филиппович попал под командование фон Берга. Тут уж он к нему припал и в дальнейшем ни на шаг не отлучался. Карл Антонович, выйдя в отставку, забрал его с собою в Петербург…
Прости меня, дорогая Мария Евграфовна, все моя минувшая болезнь сказывается. Вот сижу и мучительно напрягаюсь, а рассказывал ли я тебе о своей долгой переписке с Карлом Антоновичем? Как Мишель мне поведал об ухудшении его здоровья, о том, как сам он пенял на столичную суету, желая уединения, тишины и покоя. Тут я напомнил ему о сибирских его корнях и, с согласия Серафима Аристарховича, предложил, как обитель, «Соломенный Дворец». После долгих размышлений и бесед с Мишей, а Мишель — уговорщик знатный, после изучения планов «Соломенного» и карт местности мой друг наконец дал согласие на переезд в родные края.
И то дело, добровольный переезд лучше, чем под конвоем. Но отправится он сюда тем же многострадальным путем, что и мы, грешные, через Вятку, Екатеринбург, Тюмень… Других дорог из России в Сибирь нету.
Правда, деликатнейший Карл Антонович, изучив рекогносцировку «Соломенного», категорически отверг предложение жить в самом «Дворце», дабы не стеснять своим присутствием хозяев, а решил обосноваться во «Флигеле». И то, до той поры, пока сам не определится со своим местоположением. Человек, мол, он не бедный, сам в состоянии себе дом построить Архитектора он уже подобрал. Это, как ты понимаешь, моя дорогая, твой покорный слуга.
Теперь одна забота, привести в достойный вид «Флигель». Прежде он был усадьбою Соломиных и местом моего обитания, пока возводился «Дворец». Сейчас его называют «Флигелем», и в голову никому не приходит считать его усадьбою.
Дом приличный, о восьми комнатах, там тепло и уютно и в дожди, и в стужу. Ермолай Филиппович все бегает ко мне с рулонами бумаг. Мечтается ему сделать перепланировку дома на манер петербургских апартаментов Карла Антоновича, я его увещеваю, мол, городское жилище и деревенская обитель по задачам и функциям разные. Вряд ли его хозяин собирается устраивать приемы, поскольку бежит от суеты. Для праздников же вполне сгодится «Соломенный». Куда там! Говорит, одних ковров пять сундуков, все надо развесить. Под ковры у него проходят и гобелены, и милейшие шпалеры, вывезенные еще из Греции и Италии. Кое-что он показывал, таская на себе эту невероятную тяжесть ко мне на второй этаж. Ермолай Филиппович презанятный человек. Испытав ужасы турецкого плена, он, однако, большой поклонник Востока, особенно Турции. Любит щеголять в красной феске, даже если на нем сюртук, по дому ходит исключительно в расшитых золотом шлепанцах с загнутыми носками и с удовольствием курит кальян. Еще прибавь к сему портрету черные нафабренные, острыми концами вверх, усы, не приведи Господи в сумерках с ним столкнуться, — вылитый осман. Прислуга так его за глаза и зовет — Турок. Но надо отдать ему должное, управляющий он от Бога. Все у него ладится, все рассчитано по минутам, и я не заметил, чтобы артельные рабочие и их десятники на него досадовали. Сами спешат выполнить любое поручение, заглядывают ему в глаза, счастливы от любой похвалы. Клянусь, завидую подобному таланту, ибо я, строя «Соломенный», намаялся с теми же самыми людьми.
Он и меня очаровал. Мало таскал ковры ко мне, поведав, сколько узелков должно умещаться на квадратном вершке, дабы определить ценность самого ковра. Ермолай Филиппович чуть ли не каждый вечер был около, отпаивая меня восточными ароматными настоями, ведя веселые беседы, что и способствовало моему скорейшему выздоровлению.
