Самая страшная книга 2016 (сборник) - Гелприн Майк
– Соседка вроде что-то заподозрила, – как всегда, на одной ноте бубнила мать. – Говорит мне: «Ты, Света, поправилась так с весны… Прибавления ждете?»
– А ты чего? – просипел отец.
– Ясное дело, нет, говорю. У меня, говорю, пуховик такой.
– Скоро уже?
– Да уж скоро. Готовься.
– Не впервой. Где? В ванне?
– Да где еще? Сразу и утопишь. А я потом собакам вынесу.
Из соседней комнаты послышался шум. Мать нехотя поднялась и, отдуваясь, как бегемот, направилась туда. Послышался ее злобный крик:
– Ах ты, говнюк! Кобель похотливый! Весь в папашу! Я ж ее помыла только что!..
Отец семейства с сожалением посмотрел на пустые бутылки, вытащил из холодильника «Серебряный ключ» и с удовольствием допил остатки.
Ирина охотно согласилась на ночные смены. Круглосуточный магазинчик недалеко от дома, оплата побольше, за сыном пригляд не нужен – в армии уже полгода сапогами гремит, а главное, можно на вполне законных основаниях смыться из дома, не дожидаясь, когда подвыпивший после работы муж «догонится» до состояния блаженного скотства. Своим фирменным пойлом с гордым названием «Зыков-шнапс» он провонял новую «двушку», куда они смогли перебраться из коммуналки благодаря Ирининому наследству, практически за месяц. Сивушный запах горячего первача вызывал рвотные позывы у всего подъезда, а употребление готового продукта непременно сопровождалось непотребным шоу, которое Ирина про себя именовала «В мире животных»…
Она никогда не опаздывала и сменяла дневную продавщицу, молодую разведенку Раечку, ровно в 18.00. Часа три после этого ей некогда было присесть – народ по дороге с работы и учебы закупался кто чем: мамаши – хлебом и свежей «молочкой», мужики – пивом и рыбой, студенты – чипсами и сигаретами… Часам к десяти наступало затишье. Нужно было лишь, не торопясь, обслужить пару-тройку припозднившихся покупателей.
Ближе к полуночи Ирина могла уже спокойно выйти покурить. Она стояла у стеклянных дверей магазина, под яркими желтыми цифрами «24» и, наслаждаясь одиночеством, оглядывала погруженную в сонную темноту округу. Вдалеке гудело оживленное шоссе. Сверкала синими огнями новенькая автозаправка. Аккуратные семиэтажки Зеленого Лога стояли вокруг ровными рядами, еще не загаженные граффити, уютно подмигивали оранжевыми окошками.
Через пустую парковку, крадучись на коротких лапах, прошла полосатая кошка. Зыркнула на Ирину изумрудными глазами и рысью подалась дальше, к мусорным контейнерам. Женщина зябко поежилась, бросила окурок в урну и зашла в тепло магазина. Подойдя к полкам с водой, взяла бутылочку «Серебряного ключа» и сделала несколько больших глотков. Теперь можно покемарить за прилавком на табуреточке…
Ирина каждый раз надеялась, что ночь пройдет спокойно. Что на этот раз они не придут.
Но они приходили. Каждую ночь.
Первым был парнишка лет четырнадцати. Примерно в час ночи три недели назад он вошел и попросил взвесить полкило ирисок.
– «Кис-кис», – уточнил он.
А Ирина застыла в недоумении, потому что у парня изо рта шел… нет, не пар, в магазине было тепло. Изо рта у него при каждом слове вырывался дым. Еле заметный черный дымок. «Кис-кис» – пых-пых… Два черных облачка. И пахло гарью. Сильно.
«Показалось», – взяла себя в руки Ирина.
– Сынок, да таких нет у нас. Наверное, их уже и не делают, «Кис-кис» – то…
– Пожалуйста, «Кис-кис», – тихо, но твердо повторил парень.
Его лицо окутало еще более плотное облако дыма. И тут Ирина заметила, что он, похоже, слепой. Тень от козырька бейсболки скрывала почерневшие веки без ресниц, плотно закрытые… Не закрытые – запаянные. Запеченные, зашпаренные. Затянутые черным пеплом и кровавой накипью.
Ирина щедро сыпанула в полиэтиленовый пакет первых попавшихся карамелек и шлепнула на прилавок перед парнем. Он достал кошелек и выложил пару бумажных купюр с неровно обгоревшими краями. Обугленная кожа слазила с его пальцев и сыпалась на прилавок, обнажая кости, когда он выгребал из кошелька медную мелочь. Нашарив пакет с конфетами, он наконец-то ушел, а Ирина, скривившись и тихонько подвывая от ужаса, схватила веник и смела с прилавка жуткие ошметки вместе с монетами в мусорное ведро, куда ее и вырвало, безудержно и обильно.
Они приходили каждую ночь. Всегда с полуночи до трех. Самоубийца с веревочной петлей на шее, в белой майке-алкоголичке, заправленной в вымазанные калом семейные трусы. Проститутка в пропитанном кровью коротком летнем платьице с изрезанным лицом и развороченным междуножьем. Утопленник с темно-зеленой кожей и холодными белыми глазами. Искалеченный лишаистый бомж с распоротым животом, откуда бродячие псы наполовину выели внутренности…
Ирина вздрогнула, когда в тишине магазина хлопнула входная дверь. Зашли двое – мужчина с желтым изможденным лицом, покрытым синяками, в длинном болоньевом плаще, с которого стекала вода, и девочка, совсем кроха, не старше пяти лет. У малышки не было полголовы, поэтому одна косичка дерзко смотрела вверх, а другая свешивалась на плечо вместе с куском черепа, изнанка которого была наполнена мокрой блестящей мякотью, как спелый гранат.
Иссиня-желтый дядька расплатился за бутылку пива и, бросив на прилавок еще пару монет, взял с вращающейся витрины клубничный «чупа-чупс» и протянул девочке. Ирина задрожала, но почему-то так и не смогла вовремя отвернуться – увидела, как из окровавленной глазницы почти полностью выкатился белый шар, и голубой зрачок скользнул вниз, поерзал, фокусируясь, а потом проворная детская ручка схватила лакомство и засунула в рот. Издавая неестественно громкие чмокающие звуки, девочка повернулась и пошла к выходу, следом невозмутимо двинулся ее мертвенно-бледный спутник.
Ирина обессиленно шлепнулась на табуретку и закрыла глаза. Ее трясло. Единственное, что удерживало женщину от обморока, была мысль – это все, на сегодня это все, сегодня уже никто не придет…
Илья вызвал лифт. С тех пор как они переехали сюда, в новый дом, он пользовался им раза три, не больше. Несмотря на то что его квартира была на восьмом этаже, он предпочитал подниматься пешком. Клаустрофобия. Илья знал, как это называется, но никому не говорил об этом – прослыть психом и чудиком в его возрасте невыносимо, смерти подобно.
Но сейчас он был в приподнятом настроении, он испытывал кураж, как пират после удачной атаки торгового судна. Как садист, упившийся страданиями жертвы. Адреналин бурлил в крови, и ему было море по колено.
Однако, когда двери лифта закрылись за ним, парень немного скис. Тусклый мертвенный свет лился сверху и как будто высасывал из него краски, присущие живым. Ему показалось, что кислород в воздухе кабины сменился на ядовитый теплый аммиак. Чтобы как-то отвлечься, крепыш уперся взглядом в одну из зеркальных стен лифта. Отражаясь друг в друге, зеркала образовывали бесконечную галерею с одним и тем же портретом – прыщавой физиономией подростка с жестким взглядом. Этот эффект создавал иллюзию протяженного пространства со стоящими друг за другом близнецами – целым отрядом близнецов.
Илья немного расслабился, даже смог криво усмехнуться сам себе. Но тут случилось самое страшное – кабина лифта с громким скрежетом задергалась и замерла. Наступила тишина. Лифт застрял.
Парня мгновенно прошиб ледяной пот. Он бессмысленно таращился в зеркало, на вереницу собственных отражений. Из этого безупречно ровного ряда один из близнецов вдруг медленно шагнул в сторону и уставился на Илью красными жадными глазами.
Парень заскулил, роняя слюну из безвольно открывшегося рта, а потом истошно закричал, когда темная фигура двинулась к нему по бесконечной зеркальной галерее.
Глеб прервал чтение и посмотрел на младшего брата в надежде, что тот уже спит. Не тут-то было. Алешка заинтересованно таращился блестящими глазами поверх натянутого до подбородка одеяла и засыпать явно не собирался.
Глеб вздохнул и продолжил:
