Джей Бонансинга - Черная Мария
— Сукин ты сын, — внезапно произнесла Софи, сжимая ладонь Лукаса в своей руке и заглядывая ему прямо в душу.
Лукас тяжело сглотнул. Как-то слишком тихо стало в стучащем вагоне-ресторане. И как-то слишком близко. Он заметил, что отодвигается от женщины. Не сильно — всего на несколько дюймов.
— Опять. — Софи сжала его руку, так что даже стало больно.
Лукас высвободился.
— Ты это о чем?
— Отодвигаешься от меня подальше! — Софи оттолкнула его. Лукас сбил пакет с молоком, и из него во все стороны брызнула белая жидкость. — Даже сейчас, когда мы на краю гибели, ты все еще боишься прикоснуться ко мне!
— Что?! — ошеломленно спросил Лукас.
— Так твою мать, Лукас! После всего, что с нами стряслось, ты не можешь даже прикоснуться ко мне?!
— Софи, не надо...
— Хватит, я устала! И ты и я знаем, что друг в друга втрескались, но сохраняем платонику, да? Дело важнее всего, да? Ничего личного на трассе, да? Но теперь мы вместе гибнем к хренам собачьим, а ты не можешь до меня дотронуться?!
Из ее глаз снова полились горячие слезы, отдались болью в груди, но от них ее злость только разгорелась, как от бензина.
— В чем дело, Лукас?! Что с нами?! Зачем тебе эта стена между нами?
— Софи, давай не будем сейчас...
Софи с размаху ударила кулачком по буфетной стойке.
— В чем дело, Лукас? Что это за кирпичная стена между нами?!
— Софи, перестань!
— Эту гадскую мертвую руку ты не побоялся тронуть! И всех нас к черту заразил! Это ведь ты! Какого же хрена ты сейчас боишься? Боишься оказаться слишком близко от своей еврейской суки-напарницы?! Какого хрена? Чего ты так испугался?!
— Перестань! — Лукас схватил ее за плечи и встряхнул. — Прекрати немедленно!
Лицо Софи заливали слезы ярости, она уже не могла остановиться. Теперь она холодно и решительно смотрела Лукасу прямо в глаза.
— Значит, в этом дело, да? В том, что я еврейка! Вот оно что! Я еврейка, а это для черных братцев западло! Правда? Выходит, старина Лукас такой же сдвинутый, как гады-расисты, которых он так ненави...
— ЗАТКНИСЬ!!!
Лукас с силой отшвырнул ее через весь вагон. Упав на пол, она ударилась спиной о перегородку, отделявшую один столик от другого. Вскрикнула — замолчала, ошеломленная, оглушенная болью.
Лукас оцепенел. В ушах гудела кровь. Сердце колотилось о ребра. Но хуже всего было то, что слова Софи пронзили его словно отравленное жало скорпиона.
В конечном счете Софи была права. Вся эта умственная фигня насчет не заводить романы на работе была именно тем, чем была, — фигней. Просто он боялся. Боялся любить белую женщину. После всех этих лет праведного гнева он оказался одним из тех, кого сам ненавидел.
Это заставило его понять, что план его тем более правилен.
— Прости, я не хотел! — Он бросился к ней и встал рядом на колени. Взяв в обе ладони ее голову, он мягко произнес: — Прости меня, Софи. Прости ради Бога — никак не хотел делать тебе больно. Как ты себя чувствуешь, деточка?
Софи молча глядела на него. Ее глаза были полны слез, зрачки расширились, взгляд блуждал.
— Нормально, — ответила она. — Голова только слегка кружится.
Лукас ласково погладил ее по щеке, по волосам:
— Прошу тебя, прости.
— Кажется, я тебя задела за живое. — Софи слабо улыбнулась.
Лукас кивнул:
— Можно сказать и так. И еще можно сказать, что ты чертовски права.
Софи старалась остановить на нем блуждающий взгляд.
— Нам придется что-то с этим делать.
— Сделаем.
— Послушай, Лукас... — Софи облизала губы, речь ее стала чуть невнятной. — Как-то мне вдруг не по себе. Перед глазами плывет, и во рту пересохло.
Лукас смахнул слезы с ее щек.
— Помнишь тот марафон, когда мы везли яблоки в марте? Когда возвращались?
Софи медленно сказала:
— Мы оба тогда держались на декседрине.
— Вот именно.
— Ты мне дал потом что-то, чтобы снять действие стимулятора.
Лукас снова кивнул:
— Это был далмен. У меня осталось немного в заначке, и я положил парочку в апельсиновый сок.
На мгновение глаза Софи расширились от ужаса, она попыталась ухватиться за его рубашку, но ослабевшие пальцы уже не слушались ее. С огромным усилием она выдавила:
— Лукас... что ты собираешься... Лукас?
— Ты поспи, девочка, — нежным голосом произнес Лукас. — А когда проснешься, все уже будет позади. Обещаю.
— Лукас... что... ты...
Невнятная речь сменилась тихим бормотанием.
Лукас осторожно отвел прядь волос с ее влажного лба. Он знал, что она выпила недостаточно сока, чтобы полностью отключиться, но все же барбитурат на какое-то время задержит ее. Лукасу хватит времени.
— Поспи, детка.
Он встал и направился к вагону-кухне.
28. Анхел за стеклом
Словно завороженный, Анхел глядел на прыгавший по рельсам вслед за поездом лимузин, разваливавшийся буквально на ходу. Сначала отвалилось левое колесо, потом сломалась передняя ось. Багажник высоко подскочил в воздух, и вся машина тут же рассыпалась на части.
— О Бозе!
Анхел зажал ладонью рот. Он изо всех сил боролся со страхом.
Было ясно, что лимузин влечет что-то очень страшное и столь же мощное. Будто его гнал по рельсам электрический ток. Тащило скрытое магнитное поле. В горячечное мгновение из подсознания Анхела всплыл похороненный там образ. Из давнего прошлого, что так беспокоило его когда-то, мучило во сне, семнадцать лет отравляло память. Теперь он зазвучал в мозгу, как адский патефон.
Это был образ крылатого жука, который удрал из рук жестокого мальчишки. Его панцирь был пронзен прямой иглой. Жука гнала боль. Дервишем вертелся он по поверхности стола, неостановимый в своей агонии, как игрушка с перекрученной пружиной.
Неостановимый.
Анхел снова выглянул в окно и увидел, как развалился древний автомобиль. Передним бампером он ткнулся в шпалу и взлетел в воздух ветряной мельницей. С глухим взрывным звуком он упал в бурьян крышей вниз. Вокруг закипела пылевая туча.
У Анхела начался приступ нервного, почти истерического смеха.
— Так тебе и надо, сука! Так тебе и надо!
Поезд быстро удалялся. Анхел не сводил глаз с искореженных останков. Ему казалось, что внутри груды помятого металла что-то шевелится, пытаясь выбраться наружу.
Улыбка Анхела исчезла.
В тусклом свете из скрученного металла возникло что-то и поползло от разбитого автомобиля, как рак-отшельник. Сначала оно было похоже на животное — кривые конечности, обвислые складки кожи, какая-то странная черепашья походка. Но тут на него упал свет отраженной крышей лимузина луны.
Старая дама.
Насаженный на иголку жук.
