Джей Бонансинга - Черная Мария
Но теперь он не мог придумать ничего лучшего, кроме как сказать:
— Я ж тебе говорил, что мы из этой задницы вылезем.
Софи не могла справиться с дрожью.
— Нам надо просто сдаться. Давай попробуем попасть в больницу.
Лукас решительно покачал головой:
— Не выйдет.
— Лукас, может, они смогут остановить болезнь.
— Ни хрена не выйдет. Мы зажаримся еще до дверей приемного покоя. Кроме того, если ты помнишь, мы убегаем и от закона. Ты думаешь, нас сначала повезут в больницу, а не в полицейский участок?!
Воцарилось напряженное молчание. Стучали колеса внизу. Лукас снова почувствовал подступавшую к горлу волну горячей дурноты. Съеденные пончики лежали в желудке мотком проволоки. Наконец он обернулся к Софи и сказал:
— Девочка, ты просто должна иметь веру. Должна вспомнить, что сказал твой друг Мило насчет...
И тут Лукас остановился на полуслове. Он увидел, что Софи низко опустила голову и уже его не слушает.
— Софи!
Она подняла глаза. Лукас увидел, что она плачет.
— Софи?
Слезы струились по ее щекам, и она не сразу смогла ответить ему:
— Знаешь, мне всегда казалось... понимаешь, я никогда особо не верила...
Лукас ощутил в душе знакомую боль. Тупую сладковато-горькую боль. И она была непреодолима. Не сама боль, а желание, необходимость утешить, успокоить Софи. Он обошел стол, сел рядом с ней и сказал:
— Ничего, девонька, не переживай.
И не зная, что сказать лучшего, добавил:
— Скоро все это кончится.
* * *Анхел Фигероа сидел на сосновой крышке ящика в вагоне-кухне. Глаза щипало, наворачивались слезы. Ружье он поставил между худыми коленями. Он глядел в забранное решеткой окошко и вспоминал дядю Флако и как старик любил этот волшебный час. Тот рассветный час, когда мир становится таинственным, загадочным. Когда еще не окрасился горизонт, еще не начали гаснуть звезды, еще не запели птицы. Небо еще темно-лиловое. Тени отливают лавандовым оттенком. Воздух так неподвижен, что малейший звук, кажется, разобьет его с хрустальным звоном.
Много раз Анхел встречал вместе с дядей Флако этот час. На ранней рыбалке, на охоте на лягушек с острогой вдоль ручья за домом дяди Флако, просто на долгих предрассветных прогулках по окрестностям. Теннессийские холмы, поросшие красными соснами, светятся в темноте, и гулять там просто здорово. На этих прогулках старый Флако и Анхел говорили обо всем, что есть под солнцем. Они говорили о легендах детства Флако, о мексиканских преданиях, о мифах индейцев майя — обо всем чудесном и таинственном. В памяти Анхела каждое такое утро осталось на всю жизнь.
И в самый этот предрассветный час Анхел вдруг разглядел на рельсах позади вагона какой-то странный предмет.
Сначала он увидел расплывчатое пятно примерно в четверти мили от поезда, на фоне темноты еще темнее. Анхел решил, что это тень большого кактуса или пустынные колючки. Однако, приглядевшись, он понял, что пятно движется. Оно щелкало в свете луны по рельсам, поднимая искры и пыль.
Анхел протер глаза.
Это было похоже на искореженный кусок металла, гудящий вдоль по рельсам, и притом довольно быстро — сорок, а то и все пятьдесят миль в час. За штуковиной тянулся хвост черного дыма, с боков то и дело отлетали, поблескивая, стеклянные и металлические осколки. Какое-то мгновение Анхел думал, что это какая-то железнодорожная машина — одноместная дрезина или ремонтная тележка.
Но интерес тут же сменился диким страхом — Анхел понял, что это такое. От желудка поднялась волна животной паники. Будто его окатили ледяной водой.
Он должен был понять, что что-нибудь в этом роде обязательно произойдет! Должен был понять — после всех последних событий. К несчастью, в глубине его души оставался еще клочок надежды, что все это — какая-то космических масштабов ошибка. Он был хорошим человеком. Дядя Флако был хорошим. Хорошими людьми были и Софи с Лукасом. Никто из них не заслужил такого. Это все была ошибка! Просто Бог ошибся.
Как бы не так.
Анхел сорвался с ящика, схватил ружье и высунул голову в боковое окно, чтобы посмотреть получше. Порыв ветра растрепал его волосы, заставил заслезиться глаза. Прохладный ночной воздух нес запах сосны. Анхел поморгал, стараясь разглядеть непонятное чудище, столь неожиданно появившееся позади поезда.
— Не мозет быть...
Ветер поглотил его шепот.
Лимузин был всего в двух сотнях ярдов от хвостового вагона и нагонял. Он мчался между рельсами, как изуродованный стальной краб, и подпрыгивал на шпалах. Казалось, его движет какая-то скрытая внутренняя сила.
Анхел отодвинулся в глубь кухни. Сердце отбивало индейские ритмы. Волосы стояли дыбом, по коже бежали мурашки. Но Анхел заставил себя побороть страх и начать думать ясно, ради Лукаса и Софи, даже ради дяди Флако.
Он взвел курок.
Руки задрожали мелкой дрожью. Анхел никогда в жизни не стрелял из ружья. Долгие годы в автобусе дяди Флако на стене висела старая мелкокалиберка для охоты на белок, и Анхел брал ее иногда для игры в ковбоев и индейцев. Но никто даже не помнил, когда это ружье стреляло. У него уже двадцать лет не было бойка, а механизм изъела ржавчина.
А теперь он держал в руках настоящее полицейское оружие и собирался из него стрелять, потому что игра в ковбоев и индейцев пошла взаправду.
В бледнеющей тьме искореженный «роллс-ройс» нагонял поезд. Теперь он был уже в сотне ярдов от вагона. На таком расстоянии Анхел с трудом мог разглядеть потрескавшееся ветровое стекло и силуэт кого-то — или чего-то — внутри. Хлопала по ветру оторванная в катастрофе и державшаяся на честном слове крыша. Бока вдавились внутрь, как у старой консервной банки.
Фары все еще светили.
* * *— Похоже, я действительно веду себя словно кисейная барышня, — всхлипнула Софи, первой нарушив длившееся почти пять минут мрачное молчание. Все это время Лукас неподвижно сидел рядом с ней. В конце концов ей удалось справиться со слезами, но теперь ее сковал отчаянный страх. Вытирая со щек последние слезинки, она сказала: — Знаешь, я сейчас вспомнила, как однажды в штате Юта вела грузовик по обледеневшему шоссе и понятия не имела, где же этот чертов выход на нужную дорогу.
Протянув руку, Лукас вытер влагу с ее щеки:
— Я тогда орал на тебя, пока не охрип.
Прошло еще несколько секунд в полном молчании.
— Сукин ты сын, — внезапно произнесла Софи, сжимая ладонь Лукаса в своей руке и заглядывая ему прямо в душу.
Лукас тяжело сглотнул. Как-то слишком тихо стало в стучащем вагоне-ресторане. И как-то слишком близко. Он заметил, что отодвигается от женщины. Не сильно — всего на несколько дюймов.
