Джей Бонансинга - Черная Мария
Обзор книги Джей Бонансинга - Черная Мария
Кто нынче поверит в легенды Старого Юга? А поверить пришлось, ибо несутся по шоссе шоферы — дальнобойщики, проклятые, обреченные на вечную гонку, гибнущие ужасной смертью, стоит остановиться лишь на мгновение. И нет спасения жертвам великого Зла...
Джей Бонансинга
Черная Мария
«The Black Maria» 1997
OCR Harryfan: http://lib.ru
Часть первая
Скоростное шоссе
Судьбы перо вдоль по строке идет
И, начертав решенье, движется вперед.
Смиряйся иль борись, молись иль богохульствуй -
Ничто его обратно не вернет.
Омар Хайям, «Рубайи»1. Трепло
— Эй, кто-нибудь, помогите!
Как ножницы с шорохом режут черный муслин, рассек этот голос гудящую темноту кабины. Часы показывали десять. Протянув руку к портативной рации, Лукас увеличил громкость и взял микрофон. Его тяжесть отозвалась в ладони прохладой.
— Не понял вас, канал одиннадцать, повторите!
— Понимаешь, я... тут вот... чрезвычайные обстоятельства...
Стараясь не потревожить сон сменщика, Лукас переключил микрофон и тихо сказал:
— Понял тебя, канал одиннадцать. Перейди на девятый канал. Вызывай «скорую помощь» или полицию штата, пронто[1].
В рации потрескивали помехи. Лукас ждал ответа. Этот ширококостный негр с седеющей бородкой и неожиданно мягким выражением больших карих глаз внушительно смотрелся в полутемной кабине тяжелого мощного «кенворта». К сорока годам Лукас превратился в то, что его мама называла «шкаф-мужик». И выбор одежды этого никак не скрывал — в своих излюбленных ковбойских сапогах с подковками, черных джинсах, клетчатой рубашке свободного покроя и черном кожаном жилете он казался еще мощнее, чем был на самом деле.
В динамике затрещал голос:
— Не надо мне тех врачей, и полисменов не надо!
Напряженная пауза, и потом — простое объяснение, произнесенное таким замогильным голосом, что Лукасу послышалась нарастающая органная музыка — как в мыльной опере перед самой рекламной перебивкой:
— Бензин мне нужен, вот что.
Говорил молодой чернокожий — это Лукас мог сказать наверняка. Судя по растяжке гласных — из Шривпорта или Джексона. Или даже из Нового Орлеана. Более актуальный вопрос — за каким чертом это трепло полезло на одиннадцатый канал? Общенациональный канал одиннадцать среди дальнобойщиков был отведен для эфирных перекличек. Но этот хмырь явно плевать хотел на условности связи.
— Слушай, браток, — тихо сказал Лукас, — ты разговариваешь с «Черной Марией». Какие у тебя позывные?
— С черной... с кем? — раздалось в ответ.
— "Марией", — усмехнулся Лукас в микрофон. — Второе имя моей покойной матушки, мир ее праху. А у тебя какие позывные, браток?
Снова пауза и треск статики. Потом Лукас услышал:
— Вообще-то радиоклички у меня нет. А зовут меня Мелвил. Мелвил Бенуа, Сижу за рулем «камаро» семьдесят второго года выпуска и гоню по шоссе номер восемьдесят к востоку от Мейкона.
— Мелвил, сделай одолжение, — проговорил Лукас. — Переключись на двадцать первый канал. Там можно трепаться, не занимая канал для переклички. Компрендо?[2]
— Понял... Хорошо... Переключаюсь.
Лукас тоже переключился на двадцать первый и стал ждать, пока парнишка подаст голос. Под ним ровно гудел мотор «кенворта» — без подозрительных чиханий, стуков или дребезга, — наполняя Лукаса теплым чувством.
Через несколько секунд сквозь треск статики в кабине снова раздался голос:
— "Черная Мария", ты на связи? «Черная Мария»! Ты меня слышишь?
— На связи, парень. Слышу тебя отлично, прием, — сказал Лукас.
— Класс... Так ты думаешь, ты можешь мне помочь?
— Запросто, — усмехнулся Лукас. — На семьдесят третьей миле — в десяти милях к востоку от Мейкона — стоит лавочка по имени «Бердетт». Заправочная станция: шесть терминалов для солярки, три для бензина. Магазин сувениров, кафешка и ресторан. Говорят, тамошние куриные стейки почти съедобны.
Снова статика, неразличимый треск, шорохи. Потом:
— Ты не понял... это не... не так все просто.
Лукас закатил глаза к потолку. Шестнадцать лет крутя баранку на дорогах Америки, он видел все типы этого гигантского паноптикума. Краснорожие супермены, устраивающие гонку с каждой попутной машиной. Неудачливые коммивояжеры, со злостью рвущие рычаг передач служебного автомобиля. Остервенелые жены, сломя голову гонящие семейный фургон и не желающие глядеть по сторонам. Даже дикие наемные водители грузовиков, под завязку нажравшиеся бензедрина. Но Мелвил принадлежал к самому страшному племени, которое только выезжает на трассу, — племени трепачей, этих ошалелых четырехколесных тварей с дешевой рацией в кабине, пристающих к каждому порядочному водителю в радиусе сотни миль.
Обычно Лукас их на дух не выносил. Однако сейчас он был готов от скуки общаться даже с таким.
Лукас возвращался в Лос-Анджелес из рейса через всю страну из Сиэтла до Джексонвилла с грузом яблок — из рейса, который не заладился с самого начала. Когда Лукас был уже в пути, его лос-анджелесский маклер внезапно пошел ко дну, и сделка с яблоками чуть не засохла на корню. Когда Лукас добрался до Джексонвилла, менеджер склада решил срезать плату за перевозку наполовину, и Лукасу пришлось утереться. На первом же перегоне обратного пути, во время вахты напарницы Лукаса, Софи Коэн, на каком-то Богом забытом тихом захолустном шоссе лопнула камера. Лукас тогда дремал и чуть не вылетел через перегородку «гроба». Ремонт влетел в две сотни баксов.
Теперь Лукас гнал по федеральному семьдесят пятому в сторону Атланты, куря одну за другой тоненькие сигары, пытаясь сообразить, как жить дальше, и от нечего делать болтая сквозь треск рации с каким-то олухом. Все лучше, чем сидеть в закусочной придорожного мотеля за чашкой кофе и оплакивать свое неминуемое банкротство.
Качнув головой, Лукас переключил микрофон на передачу:
— Мелвил, не мог бы ты сказать по-людски, о чем ты шепчешь?
Снова пауза. Потом:
— Это... это сложно.
— Попробую понять. Ты скажи как есть.
— Я не могу остановиться! — донесся лихорадочный ответ из динамика.
Лукас грохнул. Расхохотался густым, сердечным хохотом, от которого затряслось даже сиденье. Подавляя смех, Лукас поднес ко рту микрофон:
— Дружище, поверь мне, я тебя понимаю!
— Ты чего? — взорвался Мелвил. — Чего ты там можешь понимать?!
— Я сам терпеть не могу стоять. Простой — это мне как серпом по яйцам.
— Да нет же, друг... нет, нет, нет... — вернулся сквозь треск помех голос Мелвила. — Ты ни хрена не понял... Я хочу остановиться. Ты даже представить себе не можешь, как я этого хочу... но не могу! Я не смогу даже через миллион лет!
— Не сможешь — или не остановишься?
Долгая пауза, потрескивание. Потом:
— Не могу.
— Чего стряслось?
