Адам Нэвилл - Ритуал
Она постоянно повторяла его, в конце каждого трехстишия. «Moder».
Мать.
— Нет, — в ужасе пробормотал он. — Пожалуйста, не надо.
Осознание пришло быстро, окатив словно ледяной водой из ведра. Он затряс головой, как усталая лошадь. Ни один человек не смог бы выдержать такое. А может, он в аду? Может, он умер в том лесу вместе со своими друзьями, и теперь обречен наблюдать это бесконечную хронику зверств?
Он обмотал брелок вокруг среднего пальца и прицелился. — Мэм! Я сказал, нет!
Она пела как дитя, как маленькая девочка, вскидывая вверх крошечные ручки. Смотрела в небо и произносила старое имя.
Когда придет время, ты будешь петь с нами?
Пару раз в него закрадывалось подозрение, что она его использует, но он гнал его прочь. Это казалось слишком невероятным, слишком нелепым для такой маленькой причудливой женщины в домотканом платье, которая варит тушенку и громко топает по полу своими ножками. Но она использовала его. Чтобы убрать непрошенных гостей из своего дома. Чтобы они истекали кровью на лужайке. Они явились без приглашения, командовали и не уходили. Она была старой и нуждалась в помощи, чтобы избавить дом от грызунов. Проныре Фенрису она давно уже хотела свернуть шею. Это было видно по ее черным глазам. Поэтому она позволила Люку пожить еще немного, чтобы «Блад Френзи» думали, что они тут главные, а она работает на них, прислуживает им. Но потом она дала жертве освободиться и выполнить для нее кое-какую работу. Он выжил в лесу и в этом доме, потому что должен был сделать кое-что для нее. Он был злым и жестоким. Из четырех человек, которые пришли сюда умереть, он не сильно отличался от накрашенной молодежи. Какое-то время он мог быть полезен. Он всегда чувствовал, что его судьба здесь предрешена. Что у него здесь есть цель. И это оказалось правдой.
Она играла с ним с самого первого дня. Его все равно должно было забрать то, что живет среди скал, деревьев, ручьев и доисторических троп. Теперь его работа сделана, и маленькая девочка звала мать домой. Он по-прежнему был жертвой. Даже одет был подобающе. Это же она принесла ему платье и венок.
— Боже, нет.
Он навел дрожащий прицел между лопатками крошечной фигуры. И завис в нерешительности.
Этого не должно быть. Он подумал о Хатче, бледном, забрызганном грязью и висящем между еловых ветвей. Вспомнил руки Дома на своих плечах, незадолго до того, как тот тоже был выпотрошен, как кролик охотником. Подумал о бедном Филе, чье мертвое лицо осталось сухим из-за накинутого на голову капюшона, в отличие от промокшего под дождем, истерзанного тела. Вспомнил шуршание тощих бурых тел во тьме чердака, которого не должно существовать. Стиснул зубы, прикусив язык от ужаса. И нажал на спусковой крючок.
Старушка издала удивленный, похожий на выдох звук, как будто кто-то толкнул ее в спину. Покачнулась, рухнула лицом вниз и больше не двигалась. Он прострелил ей сердце.
Мир вокруг затих. Лес затаил дыхание. Облака застыли в своем газообразном вихре. Птицы сомкнули клювы, склонили головы звери.
Люк подошел к ней и опустил глаза.
Подол пыльного платья задрался до самых колен. Голые тощие ноги были покрыты жесткими белыми волосами, под которыми просвечивала розоватая кожа. Коленные суставы были вывернуты в обратную сторону. Козлиные ножки заканчивались маленькими белыми копытцами. Ее крошечные, громко стучащие ножки.
66
Люк присел на корточки, положил ружье на голые колени и закрыл глаза. Он сидел в траве между Фенрисом и старухой.
Сможет ли он снова встать? А он должен. Ему нужна одежда и вода. Еще новая повязка или что-нибудь мягкое и чистое, чтобы перевязать бедро и грудь. Он был уверен, что при ходьбе раны могут разойтись. Левая рука онемела, и он едва мог поднять ее выше пояса. Силы были на исходе. В легких практически не осталось воздуха. Сигарета могла бы его убить, но он сам сейчас убил бы за нее.
Он повернул голову и посмотрел на дом, на его заостренную крышу. Он еще не закончил. Поморщившись, он поднялся на ноги. Нужно положить конец этой череде бессмысленных пожертвований. Дверь должна быть закрыта. Люк узнал об этом месте, и другие тоже могли узнать. Барьер между мирами был здесь гораздо тоньше, чем где-либо. Сущности сновали через него туда-сюда, и он понял это.
Его друзья были убиты, как дичь в охотничий сезон. Зарезаны, как домашний скот. Загнаны, прикончены, выпотрошены, и вывешены на деревьях. Нужно уровнять счет. Ради них. Сейчас он должен все делать ради них.
Почему старуха не вызвала то существо, чтобы очистить дом от нарушителей? Люк закрыл глаза. По коже забегали мурашки, голова заболела. Не было никого, кто мог бы ему что-то рассказать. Никого. И тут он понял, вздрогнув как маленький зверек.
Из-за ружья. И кинжалов. Потому что оно могло пострадать. Она защищала его. Защищала свою «Мать». Защищала древнюю семью на чердаке. Для этого нужен был кто-то свой, и он был таким. Наверное.
Но Люк знал, что некоторые виды должны исчезнуть с лица земли. Он открыл глаза.
Царству «Матери» и ее жалкой пастве нужно положить конец. «Мать» была тем самым изолированным Богом, последним черным козлом из лесов. Люк понял, что старуха, ее самая младшая и самая достойная дочь, старалась сохранить здесь все в прежнем виде. Дочь, оставшаяся присматривать за матерью. Люк не знал точно. Он лишь предполагал. Но был уверен, что все это нужно остановить. Сыновья, отцы и друзья больше не должны гибнуть в этом лесу. Никогда.
Люк вернулся к дому. Каждый сантиметр тела ныл от боли. Люк уже сомневался, что сможет когда-нибудь вылечить свои раны. Верхушки деревьев скакали перед глазами. Небо почему-то было совершенно белым, но он был благодарен, что начался дождь. Шел сильный холодный ливень. Похоже, он никогда здесь не кончался. Лишь менялся местами со снегом. Снова и снова, и так было всегда.
Люк посмотрел на Фенриса. Наклонился, схватил швейцарский армейский нож за липкую рукоятку и выдернул. Фенрис сел, качнув головой вперед, словно Люк потянул его за руку, а потом снова упал на окровавленную землю. Люк дважды вонзил лезвие в дерн, чтобы очистить его.
На крыльце он положил ружье и нож, снял с себя маленькое белое платье. Накинул его на страшное лицо Локи. Но венец из мертвых листьев оставил на голове — тот словно удерживал его мысли воедино. А потом посмотрел на лестницу в конце коридора.
67
Он поднимался на чердак так медленно и неуклюже, что все они, наверное, слышали его приближение. Там наверху, в теплом пыльном мраке безвременья они знали, что он идет за ними.
