Анастасия Бароссо - Притяжение страха
— А-а-а-а…
— Прочь!!
Одним молниеносным движением, даже не двинувшись с места, Карлос отбросил его к стене. И Антонио, ударившись об нее затылком, осел на пол. Он снова был без сознания. Глаза его закатились, и голова бессильно упала на грудь.
— Прочь… предательское отродье.
Юлия была поражена — столько ревнивого бешенства было в этих словах. И даже не сразу осознала, что он опять подходит к ней. Приближается, властно втягивая в свою теплую ауру, которой она не могла сопротивляться. Не могла и не хотела.
— Юлия…
— Не приближайся ко мне…
Она метнулась в сторону, опрокинув стул. Обежала вокруг кровати, остановившись с другой ее стороны.
— Юлия, останься! Я обещал помочь твоим друзьям…
— Ты уже помог!
Она не ожидала, что он прыгнет. А, впрочем, если бы и ожидала — что бы это могло изменить?
Только теперь, когда он держит ее за плечи, она осознает свою абсолютную беспомощность перед ним. И, как всегда, отчаяние — только оно, как последняя соломинка, — выручает ее.
Она не знает сама, до какой степени именно сейчас, в этот самый момент, когда чувствует себя мотыльком в руках жестокого ребенка, который вот-вот оторвет играючи ее тонкие крылышки — что именно теперь, она больше всего похожа на опасную женщину, которой так мечтала стать!
— Знаешь что…
Юлия улыбнулась, так презрительно и зло, как только смогла. Прищурила глаза-хамелеоны, словно ей стало больно смотреть на него, как на слишком яркое солнце.
— Знаешь что… А ты укуси меня! Укуси — и дело с концом. Обрати. Сделай такой, как ты, и я буду ненавидеть тебя вечно — как Себастьян ненавидит Стефанию. И стану сильнее тебя мечтать о конце света… Давай!! Ну!
Юлия не предполагала, что ее слова произведут такой поразительный эффект. Дон Карлос в непритворной панике отшатнулся в сторону — словно она его ударила. И застыл у стены, не двигаясь, не издавая больше ни звука.
Она не понимает, что случилось. Она просто пользуется моментом. Исступленно бьет Антонио по щекам. И пытается поднять его, ничего не понимающего, с шальным, испуганным взглядом, на ноги.
— Юлия, — этот голос навсегда, надежно обернул ее душу плотной бархатной тканью, — ты не предашь меня.
— Прости. Ты сам себя предал.
После этого он уже не мешает ей. Он не двигается, пока она поднимает Антонио, отяжелевшего от слабости и крови, пропитавшей его одежду. Он не двигается, и она не знает, какое лицо у него в этот момент — потому что уже не смотрит на него. Ей не до этого. Нужно как-то привести Антонио в чувство. И бежать отсюда, пока у нее есть такая возможность.
Они уже в дверях спальни, когда она слышит голос, глухой и словно мертвый:
— Себастьян самое большее через сутки будет опять в силе. Он не оставит вас в покое… Это бессмысленно. Это — ошибка…
— Я всегда совершаю ошибки.
Испытывая невыносимую боль в груди, Юлия в последний раз смотрит на комнату с черной кроватью, камином и креслом.
А потом выходит на лестницу из светлого камня, ведущую вниз…
Ветер, гроза, пологий склон, заросший кустарником и высокой травой. А дальше — дорога. Шоссе, блестящей черной змеей извивающееся вокруг холма.
Скользкая трава режет ноги, когда они бегут в темноте, падая и снова вставая. Поддавшись внезапному порыву, Юлия оглянулась. В свете молнии на краю террасы отчетливо виден силуэт. Самый прекрасный силуэт на свете… ноги подогнулись от внезапной слабости. И она покатилась в алом вечернем платье вниз по темному блестящему склону, рыдая и хохоча одновременно.
Оливковые деревья отдают последнюю листву требовательному ветру, кипарисы клонятся к земле с риском переломиться пополам.
Словно нитка кукловода тянет повернуть голову назад — туда, где в бликах молнии и косых полосах дождя еще виден отсвет огня в комнате третьего этажа.
Антонио, поскользнувшись на глинистой тропинке, размытой дождем, упал на спину. Она обернулась на досадливый возглас.
И не видела, как выпал с террасы и разлетелся по земле колкими звездами стеклянный куб. Как ненужными безделушками, закатились в розовые кусты, части разрушенного макета Собора Святого Семейства.
Глава 23
ТАЙНИК
То, как она уходила в ночь и грозу с обескровленным Антонио. Как они, в ураган, оборванные и грязные, почти невменяемые, ловили на дороге хоть какую-то машину. Как укушенный Антонио в полубессознательном состоянии и она в вечернем платье ввалились под утро в холл «Дон Жуана», как смотрел на них видавший виды портье — все это осталось в памяти Юлии сбивчивым, рваным сном.
…Они проснулись у нее в номере. Тесно обнявшись, закутанные в покрывало, ледяные от холода, наполнившего помещение с картонными стенами. Что подумал о них портье — лучше не знать. И хорошо, что у нее дешевый отель. В дорогой, их бы, точно, не впустили.
Давно был день, когда они проснулись. Но он не сильно отличался от ночи. Черно-серое небо, плотно затянутое дождевыми облаками, не оставляло надежд на скорое потепление.
Обоих трясло — от промозглого холода и слабости. Это было как жесточайшее похмелье. Как отходняк от недельной пьянки или состояние недолеченной простуды. Пальцы рук и ног оставались ледяными, и был только один способ быстро согреться. Слава богу, в обшарпанном санузле была горячая вода.
Сначала они лежали, уместившись друг напротив друга в тесной ванне. Отогревались, отдавая клубам поднимающегося от воды пара все то, что им пришлось пережить в эту ночь.
Потом она смывала кровь и грязь с волос и тела Антонио. Осторожно очищала раны и ссадины, оставшиеся на нем после встречи с Себастьяном.
Юлия так и не узнала — что он понял из того, что видел? Кажется, он вообще не хотел ничего понимать. Или находился в шоке — таком сильном, что был не в состоянии анализировать события? Как бы то ни было, он ни о чем не спрашивал. Не пытался выяснить, каким образом, она оказалась именно там, где ей грозила самая страшная опасность. Он только смотрел на нее, и глаза цвета горячего кофе наполнялись то страхом, то тоской, то ненавистью. А еще — желанием.
Отдаваясь ему в наполненной горячим паром ванной «Дон Жуана», Юлия мстила дону Карлосу за все то, что было и чего не было, словно хотела в его лице отомстить всему миру за свою вечную неприкаянность, за собственные ошибки. А Антонио мстил ей. За то, что он пережил, оказавшись жертвой с самого детства. И еще — за ее предательство. Знал ли он о нем? Или — только подозревал? Не важно. В любом случае он имел на это право. Может быть, чувствуя это лишь интуитивно, он был груб, даже жесток. И это было к лучшему.
