Наталья Иртенина - Белый крест
— Бессмыслица, — заметил Мурманцев. — Или… Может быть, преследовалась двойная цель. Во-первых, спровоцировать охлаждение отношений между Ру и Уль-У. Во-вторых, сделать так, чтобы обвинение в провокации легло на Урантию. С вытекающими из этого последствиями — обострением отношений между Империей и Королевствами с одной стороны и Штатами с другой.
Малютин задумчиво покивал.
— Вот именно. Я полагаюсь на вас, господин капитан. Делайте что хотите, берите какие угодно полномочия, но через десять дней я должен знать все. Достаньте мне дирижера этой двойной провокации.
— Может быть, самураи? — Мурманцев внутренне поморщился, вспомнив про оборвавшийся в пустоту «японском следе» в своем недавнем деле.
— Самураи слишком незначительный фактор на мировой арене, чтобы они могли надеяться чего-то добиться такими способами. Нет, это не японцы, спинным мозгом чую — здесь кто-то покрупнее. Кто-то, кого мы пока не знаем в лицо. Какая-то новая сила, черт ее дери.
Мурманцев пока слишком мало знал свое начальство, чтобы полностью доверять его спинному мозгу. Поэтому воспринял слова о новой силе спокойно, без того волнения, которое внезапно охватило Малютина. Хотя, безусловно, заинтересовался подобной постановкой проблемы. Он встал, одернул китель.
— Разрешите приступить к выполнению, ваше превосходительство.
— Идите, господин капитан. У вас десять суток, помните.
Это было вчера. Сегодня осталось уже девять суток. Мурманцев опустил спинку кресла, укрылся одеялом и принялся обдумывать идею появления в мире новой политической силы. Откуда она могла взяться? Не из недр Уль-У, пускай глубоких и неизведанных, это уж точно. Восток похож на загадочный колодец, в котором вода то внезапно исчезает, то снова таинственным образом появляется. Но все же не настолько хитроумен, чтобы суметь скрыть внутри себя что-либо по-настоящему масштабное. Самураи? Их интересуют исключительно торговые отношения. Малютин прав — политикой они не занимаются. Японцы — идеальные посредники, на первенствующую роль ни в политике, ни в экономике они не претендуют. Разве что в высоких технологиях комфорта и удовольствия, в этом они действительно гении. Может, Китай? Хотя он находится под протекторатом Империи, слишком непохожие культуры и цивилизации не дают Ру и Китаю слиться в братских объятиях. Остается большой люфт во взаимопонимании. Двухмиллиардное китайское сообщество — до сих пор темная лошадка для Империи. И то, что инциденты с похищениями произошли именно там, может навести на кое-какие соображения… которые уведут совсем не в ту сторону, оборвал себя Мурманцев. Если бы там что-то и заквасилось, армейская разведка и Белая Гвардия давно бы об этом узнали.
Итак, остается Урантия. Все скользкие пути в мире ведут к Урантии. Урантия — политический конвейер деструкции и дестабилизации. Урантия бессильно скрежещет зубами в адрес Империи, разевает пасть на Королевства Уль-У, мечтая отхватить от них кусок полакомее, запрягает в свои сани независимых самураев с их вездесущим посредничеством, не всегда чистоплотным. Наконец, в самой Урантии сейчас очень даже скользкий момент. Две политические группировки борются за власть, не гнушаясь ничем. На первый взгляд провокация в Тихом океане не играет на руку никому из них. Но может статься, эхо этого выстрела еще прозвучит. И больно ударит кого-нибудь по голове. Хотя логика секретной операции все равно не прослеживается.
А вот если в Штатах зародилась некая третья группировка — это могло бы все объяснить. Правда, в таком случае смущают ее аппетиты. Слишком на многое замахнулись. На обладание контрольным пакетом акций всей мировой геополитики — не иначе. Активное участие и произвольное вмешательство, на меньшее не согласны.
Мурманцев почувствовал, что голова вот-вот начнет пухнуть, плотнее завернулся в одеяло, закрыл глаза и позволил себе заснуть до конца полета.
Пекинское время — два часа ночи следующих суток.
На Тайвань с пересадкой в Шанхае он прибыл утренним рейсом. Тайбэй, столица острова, утопал в сырости после ночного ливня. По улицам плескали потоки воды, разгоняемые огромной армией жизнерадостных велосипедистов, босоногими уличными торговцами и редкими автомобилями местной аристократии. Солнце слизывало с города туман, воздух пропах морской солью и приправами. Уличные повара готовили еду под открытым небом, раскладывали по бумажным коробочкам и тут же сбывали проезжающим велосипедистам, кидая монеты в карман передника. Женщины с младенцами на спинах, старики, усердно крутящие педали, мальчишки, гоняющие мяч по воде прямо на дороге, незнакомый мяукающий язык, яркие краски, крыши с молитвенно воздетыми к небу углами. Город сперва ошеломлял, затем вбирал приезжего в себя и уже ничем не удивлял, растворял в своих скученных тропических запахах, густых оттенках, изогнутых очертаниях.
Взмыленный велорикша остановил коляску под пальмовыми ветвями. Чугунная решетка чужеродным элементом втиснулась в открытый нараспашку город, улицу с редко стоящими домами.
— Сюйнаньбо, господин, — выдохнул рикша, немного говоривший по-русски. На улице с этим названием находилось местное белогвардейское представительство.
Мурманцев насыпал в потную ладонь рикши мелочь и спрыгнул на землю. Коляска укатила. Малолюдная, обильно зеленеющая улица заявляла о своем аристократизме отсутствием велосипедистов, припаркованными тут и там дорогими машинами, китаянками, гуляющими под солнечными зонтиками, тихими, благочинными, хорошо одетыми детьми и спутниковыми антеннами на загнутых кверху крышах.
Скучающий караульный у ворот открыл калитку и вызвал из здания дежурного офицера. Тот глянул на гвардейское удостоверение Мурманцева, вытянулся, отдал честь.
Через десять минут Мурманцев сидел в кабинете полковника Хонина, пробовал местное освежающее и просил содействия, не вдаваясь в подробности. Хонин снабдил его нужными адресами, выделил машину с шофером-китайцем и предложил придать в помощь младшего офицера. Мурманцев от сопровождения отказался. Дел на острове было немного — побеседовать с рыбаком-свидетелем, просмотреть отчеты тех, кто проводил дознание, встретиться с представителями армейского разведуправления.
На этом они распрощались. Мурманцев отправился в гараж.
Деревушка на берегу в полусотне километров от Тайбэя. Несколько десятков бамбуковых хижин, растянутые для просушки сети, пара одномачтовых лодок на причале, осевшая на мели тупоносая джонка. Машина въехала в деревню, таща за собой шлейф собак и бегущих вприпрыжку китайчат, оставивших все дела ради редкостного зрелища. Желто-серый «Ягуар» с опущенным верхом остановился посреди пыльной улицы и был мгновенно окружен кольцом любопытствующих. Старики в широких соломенных шляпах, дети с вытаращенными глазами, грязные и почему-то тоже узкоглазые псы, вывалившие языки. Все, даже собаки, переговаривались, кивали и тыкали в машину. Водитель — его звали Донг Ю — стал сердито отгонять соплеменников. Те, отойдя на шаг, все равно стояли стеной. Донг начал о чем-то спрашивать — все с той же темпераментной сердитостью. Мурманцев с усмешкой наблюдал за сценой. Из толпы вышел старик с узкой белой бородой до пояса, поклонился и что-то сказал, потом махнул рукой себе за спину. Кольцо зрителей стало редеть. Расходились по одному, по двое, с поскучневшими лицами, разочарованные. Только маленькие китайчата продолжали таращиться.
